По слову Блистательного Дома. Эльберд Гаглоев

или если у тебя есть его доверие.

      Дядю Мишу можно пугать. Только это бесполезно. У него за спиной фронтовая разведка, два ордена Красного Знамени, десять лет лагерей и жуткое количество родственников и друзей. Он никогда не расстается с изящной тростью, несущей в себе длинный обоюдоострый клинок, который он, не задумываясь, пускает в ход. В пределах досягаемости его длинных изящных рук всегда откуда-то возникает, в случае необходимости, конечно, до белизны вытертый ТТ, из которого он стреляет, как рукой кладет.

      «Мой друг, – часто говорит он, – моя работа требует высокой душевной ответственности. – И, помолчав, добавляет: – Не все это понимают».

      Дядя Миша – кристально честный человек. «Я – осетин, – говорит он, – и я – еврей. А такой человек должен быть порядочен вдвойне».

      Он знает меня с детства. Как вся наша босоногая, со сбитыми коленками, дворовая интеллигенция, я собирал марки и увлекался нумизматикой. Какое роскошное слово. Звенящее, как молодое вино. И лопаются пузырьки на языке.

      Мы меняли марки на марки, монеты на монеты, марки на монеты, монеты на марки, в общем, жили обычной для нашего детства интеллектуальной жизнью.

      Как-то раз я ковырялся на дедовском чердаке. Многие знают, какая это потрясающая страна чудес. Дом наш очень, очень старый, каменный с башней. И доковырялся. Отвалился кусок замазки, и из открывшейся щели выкатилось несколько тускло-желтых, с вытертыми надписями, старых монеток. Мне они не очень понравились, и я решил их сразу обменять. Но наши дворовые знатоки быстро выяснили, что это не кроны, и не марки, и не тугрики, и не злотые, а следовательно, никакой меновой ценности не имеют. Естественно, мы подрались. Я с детства был весьма целеустремленным индивидом и, дабы установить истину, отправился к крупнейшему известному мне специалисту в области нумизматики. Конечно же, к дяде Мише. Подтянув штаны, я рванул к его тогда еще часовой мастерской.

      – Здравствуй, молодой человек, – приветствовал меня дядя Миша.

      Нам очень нравилось, что он нас называет почти как взрослых. Мы все уважали и побаивались дядю Мишу. Он был старик, и у него были ордена.

      Я сунул руку в карман необъятных штанов и добыл оттуда свои находки.

      – Что это, дядя Миша?

      Он взял монетки, вставил в глаз свою черную трубку, вытащил ее, зыркнул на меня и спросил, где я их взял.

      – У деда, на чердаке.

      – Ты их показывал кому-нибудь?

      – Пацанам во дворе. Они им не понравились, – шмыгнул я разбитым носом.

      – Вижу, – усмехнулся он. – Ты любишь ездить на мотоцикле?

      Покататься на дядимишином мотоцикле было очень давней моей мечтой, и я отчаянно закивал головой.

      До села мы долетели быстро и, руководствуясь моими указаниями, подкатили к воротам нашего дома.

      – Деда, я гостя привел, – бросился я к деду.

      Он любил меня, но проявлять свои чувства при посторонних, а тем более нежные, недостойно настоящего осетина, и легким подзатыльником я был командирован к бабуле. Незачем