Три пятнадцать. Джослин Джексон

Лиза без умолку стенала у меня на плече, и я спросила еще раз:

      – Что, мам?

      Мама пожала плечами, сморгнула и вздохнула тяжко. Она обхватила себя руками, и я догадалась: мама устала не меньше моего.

      – Нам придется брать с тебя за жилье, – наконец проговорила она, остановив взгляд на моей ревущей малышке, потом ушла в спальню и закрыла за собой дверь.

      Тогда-то я и поняла: мама никогда не простит, что по моей милости дамы из Клуба Марии и Марты при Первой баптистской церкви «Вера» стали косо на нее смотреть и цокать языком. Тех женщин я знала с детства, а они не поздравили меня с новорожденной и не принесли ни одного подарка, слово нежеланным малышам не нужны грызунки и теплые одеяла. Пастор сместил моего отца с должности диакона – мол, тот, кто не уследил за своей дочерью, за паствой и подавно не уследит. Я взглянула на Лизу, такую красивую, складную, и снова в голову пришло то самое слово: «Моя». Тогда я не любила бузить, но Лиза бузы заслуживала. Помогать мне никто не собирался – ни семья, ни церковь, ни Бог.

      Тем утром я поехала не на работу, а к адвокатессе, недавно переселившейся в наш город, у которой почти не было клиентов. Папа говорил, это потому, что у нее «стрижка, как у лесбиянки». Оказалось, у адвокатессы есть подружка, на вид тоже как лесбиянка. Адвокатесса взялась помогать мне бесплатно, и целых шесть месяцев, освобожденные, мы с Лизой жили у нее в комнате для гостей. Еще через три недели адвокатесса разлила шипучий сидр по пластиковым стаканчикам и мы выпили за Уэстонов. Потом я обналичила чек на кругленькую сумму, полученный в обмен на обязательство не требовать тест на отцовство, заткнуться в тряпочку и убраться как минимум за сотню миль от родного города.

      Я бы и дальше сбежала, да границы штата Миссисипи не позволили. В итоге большая часть уэстоновских наличных ушла на покупку дома в Иммите, в пяти милях от Мексиканского залива, остаток – на обучение в пэскагульском Центре профподготовки Клейтона: я решила стать банковским кассиром. Мы зажили с Лизой вдвоем, и ни на секунду, ни на полстолечко Лиза не делала нашу жизнь проще. Весь ее дошкольный возраст я провела в предынфарктном состоянии: малышка обожала облизывать электроприборы и выбегать навстречу машинам. В начальной школе она могла подраться с любым мальчишкой, который лез на рожон. И дня не проходило, чтобы я в минуту отчаяния не подумывала продать ее цыганам.

      В самые мрачные дни, когда от усталости мне хотелось лечь на проезжую часть и молиться о ниспослании потока машин поплотнее, я забывала, что этот упрямый ребенок – мой. В самом дальнем, темном углу моего сердца, рядом с детскими страхами и боязнью змей и бабая под кроватью, я временами чувствовала еле заметное шевеление подозрений, что остроносый козел-доктор не соврал, заявив, что пульс плода не прослушивается. Мой милый разумный ребенок умер. Вдруг эльфы выкрали Маленького Покойничка прямо у меня из чрева и взамен подкинули кого-то заклятого, окаянного? Кого-то красивого, но ущербного: недаром Лизин мозг раскололся пополам, едва ей исполнилось