Кольцо златовласой ведьмы. Екатерина Лесина

из ума!

      – Скорее, ко мне вернулся разум.

      Матушка поднялась и подошла, коснулась его щеки сухой холодной ладонью, которая вдруг показалась Арриго неживой.

      – Я виновата в том, что привела тебя в этот мир.

      На глаза его навернулись слезы. Он вновь чувствовал себя ребенком, желавшим лишь одного – угодить ей. Быть самым лучшим, самым достойным!

      – Я позволила тебе жениться на этой девочке. Я надеялась, что ее любви хватит на вас обоих. Но ты убил Марию.

      – Она сама умерла.

      – Убил! Равнодушием. Презрением. Насмешками, которые сыпались на нее. Сплетнями, маравшими светлое ее имя. Сколько она плакала из-за тебя… не знаешь? Тебе ведь все равно. А она до последнего молилась за спасение твоей души…

      Со своей душой Арриго сам разберется. Он не нуждается в спасении, потому что не совершил ничего предосудительного. У его супруги слабые нервы? Это случается с женщинами.

      Он не виноват.

      – Она простила тебя. Не понимаю. – Матушкины очи были светлы. – Я – не прощаю. Уходи и… и у тебя не будет иной жены. И не будет иных, законных детей, которым ты мог бы передать свое имя. – Голос ее прозвучал громко. – Наш род уже мертв! И ты его не продолжишь!

      Матушка развернулась и удалилась к себе. Арриго же, решив доказать, что именно он – хозяин в этом доме, остался. Он ходил из комнаты в комнату, разглядывая портреты дедов и прадедов, славных предков, которые могли бы гордиться…

      …Чем?

      Чего достиг он?

      Чем он славен?

      Любовью к женщинам? И ветреностью, которая более пристала к лицу дочерям Евы?

      Бессердечием?

      Достойные деяния…

      …В пустоте, которая воцарилась средь зеркал, забранных полотнами ткани, вдруг послышался смех.

      – Арриго… ты пришел? – окликнули его.

      Обернулся. Лишь тенями комната полна.

      Тихо.

      И снова – легчайшее прикосновение к волосам, словно нежная рука гладит их.

      – Ты не забыл меня? – тихий шепот пробирает до костей. – Ты не забыл меня…

      – Кто ты?!

      Смех – хрустальный. И полотно падает с зеркала. Арриго видит себя и тень за своим плечом. Женщину с длинными волосами цвета живого золота…

      – Арриго, – она зовет его, и руки-плети обвивают его шею. Холодные губы дарят поцелуй.

      Арриго очнулся в темноте. Он лежал на полу перед зеркалом, сжимая в руках темное полотно, не то укрываясь, не то защищаясь от кого-то неведомого. В стекле отражался крест. И сам Арриго, побелевший и постаревший. Ему было холодно, словно бы кто-то вытянул из тела все тепло – до последней капли.

      – Господи…

      Он редко обращался к Богу. Нет, конечно, Арриго был истинной веры, и храм посещал, и жертвовал, исповедовался, грешил, вновь жертвовал, но вот чтобы – прямо к Богу…

      Впервые его молитва шла от самой души.

      – Зачем, Арриго? – спросили его. – Ты снова хочешь меня прогнать? Не выйдет.

      Он вскочил, оглянулся.

      Никого.

      – Уходи! – закричал