Воспитание чувств. Гюстав Флобер

Режембар.

      Вместо ответа Пелерен топнул ногой и громко засопел.

      Он втайне занимался кой-какими делами, например, изготовлением портретов цветными карандашами и подделкой произведений великих мастеров в расчете на непросвещенного любителя, а так как эти работы его унижали, он предпочитал о них молчать. Но «гнусность Арну» обозлила его. Он излил душу.

      По заказу Арну, сделанному в присутствии Фредерика, Пелерен принес ему две картины. И торговец позволил себе критиковать их! Он порицал композицию, колорит и рисунок, главное – рисунок, словом, ни за что не захотел их взять. И Пелерен, вынужденный к тому же истечением срока векселя, уступил картины еврею Исааку, а две недели спустя тот же Арну продал их за две тысячи франков какому-то испанцу.

      – За две тысячи франков чистыми. Какая подлость! И ведь это не единственная, ей-богу! Не сегодня-завтра мы еще увидим его на скамье подсудимых.

      – Это уж вы преувеличиваете! – робко сказал Фредерик.

      – Ну вот еще! Преувеличиваю! – воскликнул художник, ударив кулаком по столу.

      Грубая выходка Пелерена вернула молодому человеку самоуверенность. Конечно, можно было бы вести себя приличнее; однако, если, по мнению Арну, эти полотна…

      – Плохи? Договаривайте! Да вы их видели? Понимаете вы в этом деле? А ведь я, знаете, мой миленький, дилетантов не признаю!

      – Э! Да меня это не касается! – сказал Фредерик.

      – С какой же стати вы защищаете его? – холодно спросил Пелерен.

      Молодой человек пробормотал:

      – Да… потому что я ему друг.

      – Так поцелуйте его от меня! Будьте здоровы!

      И художник ушел, взбешенный, ни словом, разумеется, не обмолвившись о счете.

      Фредерик, защищая Арну, сам убедил себя в его правоте. В пылу красноречия он ощутил нежность к этому человеку, умному и доброму, на которого его друзья клевещут и который теперь работает один, всеми покинутый. Он не стал противиться странному желанию тотчас же увидеть его. Десять минут спустя он уже отворял дверь в магазин.

      Арну с приказчиком составлял невероятных размеров афиши для выставки картин.

      – Ба! Какими судьбами вы снова к нам?

      Этот простой вопрос привел Фредерика в замешательство, и, не зная, что ответить, он спросил, не нашлась ли случайно его записная книжка, маленькая записная книжка, в синем кожаном переплете.

      – Та, где вы храните письма женщин? – сказал Арну.

      Фредерик покраснел, как девушка, и стал опровергать подобное предположение.

      – Значит, там ваши стихи? – не унимался торговец.

      Он перебирал образцы афиш, разложенные перед ним, рассуждал об их форме, цвете, бордюре; а Фредерика все сильнее и сильнее раздражал его озабоченный вид, главное же – его руки, двигавшиеся по афишам, большие руки, несколько пухлые, с плоскими ногтями. Наконец Арну поднялся, сказал: «Вот и готово!» – и фамильярно взял его за подбородок. Эта вольность не понравилась Фредерику, он попятился; потом он переступил порог конторы, последний раз в жизни – так он думал. Даже на г-жу Арну теперь как будто распространялась вульгарность