Жаворонки ночью не поют. Идиллия Дедусенко

опять рассматривает её так, будто видит впервые. И вдруг он сделал открытие (уже которое за вечер!): она не такая, как все. Почему, понять не мог. Не такая, и всё тут!

      В тонких чертах Зойкиного лица, во всей её фигурке было что-то хрупкое, незащищённое. Но удивительнее всего – огромные зеленоватые глаза. Паша не мог понять, что в них таилось, грусть или загадка, только таких глаз больше ни у кого нет.

      Наблюдая за Ритой, Паша потерял из вида Зойку и не знал, танцевала она или нет. Увидев её сумрачное лицо, он понял, что Зойка чем-то расстроена. Она была бледна более обычного, и эта прозрачная бледность на удивление шла ей, пробуждая желание защитить, уберечь, поддержать под локоток, как тот солдатик Риту. Паше вдруг показалось, что Зойке, как и ему, тоже очень одиноко на этом маскараде, и нечто, похожее на жалость к ней, вновь зашевелилось в груди, как бывало на уроках.

      Зойка подошла и, не глядя на Пашу, молча взяла пальто со стула.

      – Ты чего? – спросил Паша, продолжая всматриваться в её лицо («определённо кто-то обидел»).

      – Я домой хочу, – ответила она, натягивая пальто.

      – Ну, весело же, а ты – домой, – не очень уверенно попробовал убедить её Паша.

      – Я не хочу, ничего не хочу! – необычно резко сказала Зойка, и Паша почувствовал, что не может, не должен отпустить её одну.

      – Тогда пойдём вместе, – сказал он.

      – А как же Рита?

      – Её проводят, – уверенно заявил Паша, – вон она…

      Он хотел добавить грубое «отплясывает», но воздержался, только указал глазами на Риту, которая в это время приближалась к ним в танце. «Порхает, как стрекоза», – подумал Паша, и это было очень точное определение: Рита в голубом воздушном платье, перетянутая в талии узеньким пояском, действительно была похожа на стрекозу. Но для Паши весь смысл был заключён в слове «порхает», и он почувствовал, как в нём зарождается неведомый ему дотоле протест. Ему расхотелось подавать Рите боты, держать её шубку, бегать за водой. «Пусть этот бегает!» – подумал он о солдате.

      Танец кончился, и Паша, сделав несколько шагов с самым решительным видом, положил шубку на руки ошеломлённому солдату:

      – Сам держи!

      – Не-е-но-орма-а-альный! – пропела изумлённая Рита, а Паша поскорее нырнул в толпу, чтобы не видеть и не слышать её: у него было такое ощущение, будто он только что освободился от того, что так долго не давало ему возможности проявить собственную волю.

      Зойку он догнал на улице.

      – Зачем ты ушел? – укорила она. – Рита будет волноваться.

      – Не будет. А разволнуется, так есть кому успокоить.

      Зойка даже остановилась от удивления: их спокойный, терпеливый Паша «выходил из берегов».

      – Ты что? – спросила она.

      – Это ты что? – сказал Паша, и Зойка уже слышала обычный, терпеливо-успокаивающий голос.

      – А что я? – она шла, не глядя на него, но понимала, что не сумела скрыть от него своё состояние.

      – Тебя кто обидел? – спросил напрямую