Осенний призрак. Монс Каллентофт

он увидел кого-нибудь, кто поднялся на замковый холм, вышел навстречу и не запер за собой ворота? Это вполне естественно.

      – Или решил прокатиться, прогуляться на автомобиле и забыл запереть.

      – Или он был из тех рисковых типов, – высказывает предположение Харри, – не утруждающих себя запиранием ворот, просто чтобы немного пощекотать себе нервы.

      – Или он жил не один. Кто-то, возможно, оставался в замке, когда он выехал.

      – Женщина?

      – Почему бы и нет? Ведь это очень странно, что он находился в этом склепе, в глуши и совершенно один.

      – Но все говорят именно об этом. Может, он любил одиночество?

      – Ты слышишь собаку? – спрашивает Харри, выдержав паузу.

      – Нет. Но ей надо дать воды.

      Полицейский кивает.

      – Что мы будем с ней делать? – спрашивает Малин.

      – Отвезем в приют в Слаку[22].

      – Или к Бёрье Сверду. У него же псарня дома.

      – Думаешь, он возьмет?

      Малин вспоминает Бёрье Сверда и его жену Анну, их со вкусом обставленную квартиру и аппарат искусственного дыхания.

      Анна – хороший человек в плохом теле.

      Форс оглядывает кухню в замке: она раза в три больше всей ее квартиры.

      – Мы должны больше узнать о Петерссоне, – говорит она и думает: «Сейчас мы блуждаем, словно в осеннем тумане. Но одно несомненно: он сделал то, что мне так и не удалось: уехал из этого проклятого Линчёпинга. Но почему, почему, почему он вернулся? Какой внутренний голос позвал его сюда?»

      – Как ты думаешь, кем он был? – спрашивает она.

      Харри пожимает плечами, а Малин задается вопросом о том, какие сны и желания должен был иметь такой человек, как Йерри Петерссон? Чему он радовался, какие боли терзали его?

      12

      Что ты хочешь знать обо мне, Малин Форс?

      Я могу рассказать о себе все, если ты будешь достаточно внимательна. Я знаю, ты различаешь голоса, не различаемые другими, то беззвучное бормотание, являющееся мудростью, а может, и истиной.

      Я не жесток. И никогда не был таким. Но, тем не менее, я верил в жестокость, видел, что она дает мне. Конечно, это делало меня одиноким, но я предпочитал думать, что мое одиночество – это мой личный выбор.

      Мне никто не нужен. Я не могу ни с кем жить. Я не боюсь одиночества.

      Так я воображал себе.

      И вот автомобильная дверца захлопнулась.

      А теперь над моим лицом застегнули «молнию», и в одну секунду все потемнело. Но потом мир снова распахнулся передо мной. Несложный и красивый, такой, каким он никогда раньше не был, и я вдруг почувствовал, что моя вера в жестокость была ошибкой.

      Я ошибался, подумал я. Ты ошибался, Йерри Петерссон.

      И вот мы мчимся вперед, «Скорая» и я, проклинающий самого себя, лежащего в черном пластике на койке и то и дело подскакивающего в такт колесам, катящимся по усыпанной гравием дороге, ведущей в лес.

      Я здесь, внутри. В черном и холодном пластике.

      Я здесь, наверху. Высоко в небе, и гляжу отсюда

22

Слака – поселок близ Линчёпинга.