Ловушка для волшебников. Диана Уинн Джонс

ведь и правда укусит! – пискнула Фифи. – Не дразни его, Катастрофа!

      – Меня не раздразнишь, – сообщил Громила. – Пока что никто не смог.

      Судя по всему, он всерьез задумался над этим вопросом и обмозговывал его по дороге, пока Говард вел их через переулок к Верхней Парковой улице. Уже темнело, и голова Громилы терялась где-то вверху в вечерних сумерках. Сколько Говард ни вглядывался, над широкими кожаными плечами Громилы почти ничего не маячило.

      – Прикинул, – донесся сверху задумчивый голос Громилы. – Вроде никогда толком не сердился. Интересно: если разозлюсь, что будет?

      – О-о, я просто боюсь себе представить! – совсем слабеньким голоском ответила Фифи. – Говард, хочешь тоже держать меня за руку?

      Говард думал было с негодованием отказаться, но вовремя смекнул, что Фифи напугана до полусмерти, как и он сам. Когда он взял Фифи за руку, чтобы подбодрить и утешить, выяснилось, что у обоих руки холодные и дрожат. Так, шеренгой, они и проделали весь короткий путь до Политехнического. Можно было бы срезать через парк, но Фифи всмотрелась в темноту за оградой, потом, вздрогнув, заглянула в Косой проезд, где сгущался мрак, и повела их кружным путем к главным воротам колледжа. Когда они наконец добрались до колледжа, в большинстве окон горел полосатый от жалюзи свет, да и площадка перед зданием, на которой копали котлован под фундамент нового корпуса, тоже была ярко освещена. Вокруг кишмя кишели люди: студенты торопились домой, строители рыли котлован экскаватором. Казалось бы, куда уже безопаснее. Но Громила по-прежнему крепко держал Катастрофу за руку, так что о безопасности и думать было нечего. Фифи с тоской глянула вслед нескольким знакомым, но позвать на помощь не осмелилась. Говард подергал ее за руку – он хотел намекнуть, что от Громилы можно удрать, когда они окажутся внутри. Подняться на лифте, спуститься по лестнице, дальше через запасной выход, потом опять на лифте, но уже другом, и затеряться в толпе. А потом позвонить в полицию.

      Вчетвером они поднялись в вестибюль, густо усеянный бумажными стаканчиками. Говард нацелился было к лифту.

      – Ишь какой умный, – сказал Громила. – Я ведь знаю, где вы живете.

      Говард задрал голову и воззрился на Громилу. Там, в высоте, он увидел все ту же туповатую ухмылку, но на мгновение, прежде чем Говард успел присмотреться получше, ухмылка вдруг стала совсем не туповатой. Да что там, лицо у Громилы на миг сделалось вполне себе умное. Но когда Говард пригляделся пристальнее, то решил, что никакой это был не ум, а обычная вредность характера. Еще того не легче. Развернувшись, он повел всех прочь от лифтов, вверх по лестнице – к аудитории, где у папы в это время обычно шло занятие.

      Папа был на месте. Он гремел так, что даже сквозь дверь можно было разобрать каждое слово:

      – Да поймите же вы, барышня! Мне неинтересно знать, что думают структуралисты, я хочу узнать, что думаете вы!

      Судя по всему, папа был занят. Говард хотел постучать в дверь, но Громила, у которого рука была куда длиннее, опередил его