Тысяча сияющих солнц. Халед Хоссейни

над всякой вещью, который создал смерть и жизнь, чтобы испытать вас, кто из вас лучше по деяниям, – Он велик, прощающ!»[19]

      И Мариам становилась на колени и молила о прощении за нечестивые мысли.

      После того, что случилось в бане, Рашид явно переменился к жене. Теперь он почти не разговаривал с ней, когда возвращался домой с работы. Ел, курил и отправлялся спать. Иногда врывался среди ночи и грубо овладевал ею. Часто сердился по пустякам, придирался: то в доме нечисто, то во дворе беспорядок, то обед невкусный. По пятницам они иногда гуляли по Кабулу, как бывало, но Рашид теперь почему-то постоянно торопился, и она поспевала за ним чуть ли не бегом. И смеялся он теперь редко, и достопримечательностей не показывал. А вопросы его только злили.

      Однажды вечером они сидели в гостиной и слушали радио. Зима уже была на исходе. Ледяные метели стихли. С веток высоких вязов капало, парочка недель – и появятся нежно-зеленые почки. Рашид притопывал ногой в такт песне, курил, щурил глаза.

      – Ты сердит на меня? – спросила Мариам.

      Рашид слова не сказал в ответ. Музыка кончилась, настало время новостей. Дикторша сообщила, что президент Дауд Хан, к неудовольствию Кремля, выслал из страны очередную группу советских консультантов.

      – Я волнуюсь, что ты на меня сердишься. Рашид вздохнул:

      – Правда?

      Наконец-то соизволил посмотреть на нее. – И на что мне сердиться?

      – Не знаю, но с тех пор, как наш малыш… – Так вот за кого ты меня принимаешь.

      А я ведь столько для тебя сделал.

      – Я ничего такого не думаю…

      – Тогда не приставай ко мне.

      – Прости. Бебахш, Рашид. Прости меня. Он потушил окурок, зажег новую сигарету, сделал звук погромче.

      – Я все думаю… – Мариам старалась перекричать радио.

      Рашид сердито вздохнул, немного убавил громкость, устало потер лоб.

      – Что еще?

      – Я все думаю, может, нам устроить настоящие похороны? Чтобы ребенок был погребен как полагается, с молитвами.

      Мариам долго размышляла над этим. Нельзя, чтобы крошку все забыли. А на то есть освященный веками обряд.

      – Это еще зачем? Что за дурость!

      – Мне будет легче.

      – Вот и займись этим сама. Я уже похоронил одного сына и второго хоронить не собираюсь. А сейчас не мешай слушать.

      Он прибавил звук, откинулся назад и закрыл глаза.

      На следующей неделе, солнечным утром, Мариам вырыла во дворе ямку, бросила в нее дубленочку, купленную Рашидом, и присыпала землей.

      – Во имя Аллаха милостивого, милосердного, и во имя посланца Господня, да пребудет с ним мир и благословение Аллаха, – шептала она, вонзая в почву лопату. – Ты вводишь ночь в день и вводишь день в ночь, и выводишь живое из мертвого, и выводишь мертвое из живого, и питаешь, кого пожелаешь, без счета![20]

      Мариам присела на корточки у холмика. – Милостивый Господь, дай пищу мне.

      15

      Апрель 1978

      17 апреля 1978 года – Мариам

19

Коран, сура 67, аяты 1–2.

20

Коран, сура 3, аят 27.