Феникс. Эдуард Арбенов

Во всяком случае, в этом лагере только заметил играющих, лишь первая карта была взята из колоды. А сколько впереди!

      Иногда круглолицый выигрывал, иногда терпел поражение. Неудачи его печалили, но не сокрушали. Он знал, что у него в колоде козырь и рано или поздно победа за ним. Просто он хотел сорвать крупный банк и не торопился. Издали он поглядывал на лейтенанта, щурил свои раскосые глаза и что-то обдумывал. Когда тот ослабевал или казался больным, круглолицый начинал беспокоиться и шел на помощь. Дважды под этим навесом он делился с лейтенантом хлебом – кажется, последним, – доставал ему вторую порцию баланды, советовал, как уберечься от холода. Лейтенант терялся в догадках: кто этот с усиками – друг или враг? Казалось, что забота его была искренней, старания неутомимы, а жалость в глазах – почти материнская. Возможно, первый поступок, причиной которого могли быть минутная слабость или страх, осознан, и круглолицый пытается искупить вину. Хотелось верить в лучшее. И лейтенант отвечал на заботу о себе вниманием и даже искренностью. Пытался объяснить то, что для круглолицего представлялось загадочным.

      После очередной раздачи баланды круглолицый хлопал себя по пустому животу и говорил:

      – Странные эти немцы… Жадюги какие-то! Морят нас голодом. Неужели в Германии нет хлеба? Или брюквы?

      Лейтенант задумчиво отвечал:

      – Хлеб у них есть… Брюква тоже…

      – Так в чем же дело? Пусть дадут.

      – Не подошло время.

      – Ха! Может, время подойдет, когда я сдохну.

      – Не сдохнешь… – Лейтенант поглядел на собеседника оценивающе, будто определял, действительно ли он выдюжит: – Ты не сдохнешь… Кое-кто, конечно, отдаст концы. Многие лягут тут…

      В узких прорезях глаз мелькнуло любопытство:

      – Почему я?.. Я почему не умру?

      – Ты ничего еще не сделал немцам.

      – Э-э, не говори загадками…

      – Разве не понятно?

      – Нет.

      – Подумай сам…

      Круглолицый не хотел думать. Ему не надо было думать, для того он и вел разговор с лейтенантом, чтобы узнавать не свои, а чужие мысли.

      – Хитрый ты человек, лейтенант. Ой, хитрый. – Вставал и уходил. Уходил на час или полчаса: бродил вокруг навеса, знакомился с людьми, выменивал что-нибудь или выпрашивал. Иногда добирался до часовых и пытался с ними завести разговор. Но успеха эта попытка обычно не имела. Он возвращался к лейтенанту и жаловался:

      – Плохо, брат, не знаю я ни слова по-немецки.

      – Зачем тебе немецкий язык?

      – Как зачем?! Переводчик – первый человек в лагере. Сыт-то уж всегда будешь.

      – Ты и так не голоден.

      Он довольно улыбался – признание его способностей добытчика всегда радовало. Но через мгновенье уже терял добродушный облик и на лице появлялась озабоченность.

      – Научил бы ты меня немецкому языку, что ли.

      – Я не знаю…

      – Врешь… Ты все врешь, брат.

      – Ведь я же не соврал, что ты сыт… Почти сыт…

      – Это правда, – снова раздвигал мясистые губы в улыбке. – Сегодня я три порции