Армейские байки (сборник). Дмитрий Горчев

Темкин, прямо завтра вы никакой рапорт мне не подадите, у нас на этой неделе несколько игр, вы должны присутствовать.

      А я же, бля, незаменимый, бля. Я, ссука, исполнял партию первой, блять, трубы. Это охуительная партия. В ней всю дорогу паузы, а потом она сигнальчик такой подает: «ту-ту-ту», и все. Но как эти сигналы окромя меня исполнять некому, так меня сделали незаменимым. Ну ладно, отыграли игры, я к майору:

      – Василий Петрович, разрешите рапорт подать.

      – Какой рапорт?

      А у него феноменальная память была, я уже упоминал. Ничего не помнил он. Напрочь.

      – Как зачем? Отпуск, с выездом на родину, как положено, согласно приказу за нумером… от такого-то числа сего месяца…

      – Да-да-да, Темкин, я помню. У меня к вам одно только дело: надо одну аранжировочку написать. Напишете и поедете.

      А я, надобно сказать, аранжировки писал для оркестра. Очень мне нравилось это занятие, интересно же. В общем, я ему, майору, и говорю:

      – Аранжировку, Василий Петрович, плевое дело. Что нам надо оркестру аранжировать?

      – Это не оркестру. Мне нужна аранжировка песни «Очи черныя» для скрипки, фортепиано и голоса.

      Вот те на!

      А тут фишка в чем была? Фишка в том, что у Васи знакомая была скрипачка, которая в этом трио играла. Я так понял, что Вася вызвался для нее аранжировку замастырить, а сам решил на меня свалить. А мне, блять, вожжа под хвост попала, я на дыбы:

      – Никак нет, Василий Петрович, данные инструменты в составе военного духового оркестра никак не значатся, соответственно и аранжировку делать я не буду.

      – Как это не будете? Я вам приказываю!

      – Товарищ майор. Согласно приказу номер 222 от 18.02.88 года министра обороны маршала Язова по военно-оркестровой службе, написание аранжировок вообще не входит в обязанности матроса-музыканта. И то, что я это делаю, так это в силу большой любви к искусству, которая никакими уставами не регламентирована. А моя любовь к искусству распространяется только на духовую музыку, но никак не на скрипичную.

      – А если вы не сделаете то, о чем я вас прошу, то приказ об отпуске не распространится на вас.

      Но я уже в залупе. И если я туда залез, то никаким отпуском меня оттуда не выманишь.

      Так и ходили мы с ним: я обиженный на него, он на меня. Но надежды, надо сказать, Василий Петрович не терял и периодически меня спрашивал:

      – Ну что, Темкин, вы напишете аранжировку?

      – Никак нет, Василий Петрович, не могу. Гражданская совесть военного не позволяет.

      – А мне моя совесть позволит посадить вас на гауптвахту.

      – Да за что же это?

      – А найду за что. У вас вон сапоги не чищены и бляха.

      – Василий Петрович, побойтесь Бога. Не боитесь Бога, так побойтесь хотя бы командира полка. Он же записку об аресте из-за такой хуйни не подпишет.

      – Ничего, Темкин, я найду на вас управу.

* * *

      И стал Вася с тех пор меня выцеплять и доебываться.

      Но и я не лыком шитый, каждую ночь моряки выстирывали мне форму, драили сапоги, начищали бляху до блеска, и стал я