Князь Тавриды. Николай Гейнце

воскликнула Дарья Васильевна, увидя бледного, как смерть, Емельяныча, вошедшего в угловую гостиную.

      – С купцом нашим, матушка-барыня, не ладно…

      – С каким купцом?

      – Да вот с этим, с питерским…

      – Что же случилось?

      – В уме, видимо, повредился, родимый!

      – Что же он сделал?

      – Никаких пока поступков, только несет совсем несуразное.

      – Что же, говори толком?

      – Младенца просит продать ему за триста рублей.

      – Какого младенца?

      – Акулинина.

      – Мертвого?

      – Так точно…

      – А ты ноне в амбар не ходил?

      – Ни маковой росинки.

      Дарья Васильевна пристально посмотрела на Фаддея, и убедившись, что он совершенно трезв, сама сперва перетрусила не на шутку и лишь через несколько времени придя в себя, приказала привести к себе Степана Сидорыча.

      XVIII. На чистоту

      Когда Емельяныч привел Степана Сидоровича к Дарье Васильевне, последняя сделала ему чуть заметный знак, чтобы он остался присутствовать при разговоре.

      «Еще оборони Боже, бросится с безумных глаз драться!» – мелькнула у нее трусливая мысль.

      Она пристально посмотрела на стоявшего перед ней с опущенной головой Степана.

      Тот был окончательно смущен.

      Работая уже несколько недель над приисканием безопасного способа исполнить страшное поручение своего барина, и работая безуспешно, осенившая его мысль при виде мертвого ребенка, разрешающая все сомнения и долженствовавшая привести все дело к счастливому концу, до того поразила его, что он тотчас полез с предложением уступить ему мертвого младенца к Фаддею Емельяновичу, не приняв во внимание, что подобное предложение, в свою очередь, должно было поразить старика своею необычайностью, и последний, несмотря на соблазнительный куш, не только откажется, но доведет этот разговор до сведения своей барыни.

      Степан Сидоров все это сообразил только тогда, когда уже старик, снова войдя в людскую, сказал осторожно и мягко:

      – Войди в комнаты, барыня тебя кличет…

      Отступать было нельзя, и Степан машинально отправился вслед за Емельянычем, без мысли о том, как ему придется объяснить странное предложение, сделанное Фаддею.

      Потому-то он и предстал перед Дарьей Васильевной с поникшею головою.

      – Ты чего это у меня тут смутьянишь… тебя честь честью приняли, как гостя, а ты так-то за гостеприимство платишь… Думаешь, задаток дал, так у меня и дом купил, так возьми его назад, коли деньги твои в шкатулке в прах не обратились, ты, может, и впрямь оборотень…

      Дарья Васильевна говорила отрывисто и громко, стараясь придать возможную строгость своему голосу, хотя внутренне страшно трусила.

      Мысль, что он «оборотень» показалась до того страшной Степану Сидоровичу, что он невольно вскинул глаза на говорившую.

      Дарья Васильевна в них не прочла ожидаемого безумия и несколько успокоилась.

      – Что за шутки со стариком Емельянычем шутишь? Кажись,