Пуговица. Галина Артемьева

о Джоне. Речь шла о странном завершении его земного пути. Последняя его фотография запечатлела как раз тот момент, когда Леннон дает автограф своему будущему убийце. На фото двое: Джон и его смерть. Джон – худой, мрачный, усталый. Смерть, принявшая облик человека мужского рода, добродушно улыбается вполне симпатичной улыбкой. Позднее убийца скажет, что совершенно не понимает, почему он тогда совершил такое. Взял автограф и ждал возвращения своего кумира, чтобы погасить в том искру жизни.

      И правда – зачем?

      В тот момент, когда папа отпирал дверь, заиграла «HERE COMES THE SUN». Такая миленькая радостная песенка!

      – Про солнышко, – сказала мама и погладила Рысю и Птичу по макушкам.

      И тут уж все побежали встречать отца.

      Первое, что увидела Рыся, выскочив в прихожую, было дуло пистолета.

      – Ляля! Здравствуй! – послышался очень торжественный и зловещий голос папы.

      Говорил он размеренно и весомо, как всегда, когда был пьян.

      – Здравствуй, Ляля! Я привел к тебе гостей!

      И правда: за его спиной маячил какой-то военный.

      Все это, впрочем, было совершенно не важно.

      Главное было: дуло. Из него пристально и серьезно смотрела смерть.

      Все как-то соединилось в одно: Джон Леннон, обложка ABBEY ROAD, улыбающийся убийца справа от своей жертвы на газетной фотографии, чудесная песенка, беззаботно звучащая со стороны комнаты родителей, и все они, завороженно молчащие перед реальной угрозой.

      Это – секунда номер один. Или даже доля ее.

      Мама опомнилась первой. Она мгновенно распахнула правой рукой дверь кладовки, а левой подтолкнула Птичу, оказавшуюся совсем рядом с ней:

      – А ну-ка, быстро все туда!

      Казалось, Рыся и шагу не сможет ступить. Ноги ощущались совсем будто ватные, как в страшном сне, когда порываешься бежать, а вязнешь в чем-то липком. Но – секунда, и они все оказались в убежище. Свет там включался изнутри, но почему-то страшно было его включать. Тьма казалось дополнительной защитой.

      – Стреляй, – послышался спокойный голос мамы. – Стреляй, не промахнешься.

      Тут, наверное, военный гость увидел ее живот, в котором подрастал братец Пик.

      – Да ты мудак конченый! – услышали дети в темной кладовке чужой мужской голос.

      Последовал звук удара, отец бормотал:

      – Пусти, ты ее не знаешь… Да подожди ты, дай я объясню… Она сейчас сама скажет, с кем гуляет…

      – Отойди от греха… А то я тебя, мудозвона, сам пристрелю, – говорил с усилием дядька в форме.

      Видимо, отнимал у отца оружие, так они догадались.

      Потом протянулось несколько секунд полной тишины.

      – Пусть он уйдет с вами, – попросила мама.

      – Да куда ж я его дену? А впрочем… Пошли, давай.

      Послышалась возня с дверью.

      – Извините, – произнес гость последнее прощальное слово.

      Замки звучно защелкнулись.

      Они наконец-то остались одни.

      Песня все еще продолжала звучать…

      – Тара-рара-пам, тарара-пам, тарара-рара. Тара-рара-пам, тарара-пам,