Московский хор. Людмила Петрушевская

ежедневно. Но моя мама тоже оказалась на разъезде Шубаркудук в бараке из сухого конского дерьма пополам с соломой.

      Саша входит с чемоданом.

      Лика (перебивая). Но они столь деликатные и тонкие люди, что сами ни о чем не напоминали, не просили ничего. Ни слова из ее груди, лишь бич свистел играя. Единственно, чего они не хотят, это жить с Катей. Катя им чуждый элемент, она боролась за жизнь и всюду скрывала насчет врагов народа родственников, чтобы прокормить маленькую дочь. Когда ее вызывали к тому же майору Дееву, она ляпнула, что они были невменяемые и не отвечали за себя. Не знала, что не требуется никаких оправданий. Хотела их опять выгородить, как в тридцать восьмом.

      Звонок.

      Эра, это они, возьми там кашу, я уже не успеваю.

      Эра достает из-за дивана кастрюлю, уносит. Входят

      Катя и Лора.

      (Закрыв лицо.) Кто это? Кто? Дорогие! Я ничего не вижу! (Плачет.) Ослепла!

      Катя (плачет). Лика, дорогая, здравствуй! Это я, Катя, с дочерью!

      Лика (мгновенно просыхая). Ты меня напугала! Фу как напугала!

      Катя. Это моя Лора! (Почти кричит.) Лора! Помнишь?

      Лика. Я слепая, но не глухая. Можешь не кричать.

      Катя. Я так рада! (Целует Лику.) Как ваша поживает Олечка? Она поступила в институт? Моя Лора поступила в стоматологический! Изучает череп и кости! А где Олечка? Оля! К тебе пришла сестра!

      Лика. Она занята, она готовится к экзаменам.

      Входит Оля. Обе девушки становятся по противоположным сторонам сцены.

      Катя. Олечка, ты помнишь Лорочку? Твоя троюродная сестра.

      Оля отрицательно качает головой.

      А Лора тебя помнит.

      Лора отрицательно качает головой.

      Лика. Сижу здесь слепая совершенно, не говоря уже о том, если закрыть левый глаз (закрывает ладонью). Вот! Вот и результат! Ничего не вижу!

      Катя. Надо обратиться к глазнику.

      Лика. Катя, ты знаешь нашу жизнь. Ем я одни объедки, потому что они оставляют кучу продуктов. Кто голодал, тот не оставляет.

      Катя. Я ничего не оставляю. Лора тоже ест все под корень. Конфеты уничтожает. Я буквально прячу.

      Лика. А свиней подбирать за ними нету. Они оставляют, все испортится, тогда в ход иду я. Ем одно прокисшее и подгорелое. Покупают, готовят, потом оставляют по полкастрюли. А сами варят заново. У нее как кастрюля пригорела, бац! Она покупает новую. А я вынуждена хлебать предыдущее.

      Катя. Зажрались.

      Лика. Нет, ни в коем случае нет, просто им всем некогда! Саша, когда дома, отсыпается на всю жизнь. У Эры тысяча всегда отговорок, никогда не ест. Она веселый кощей. Дети вообще ничего не едят, когда болеют, а когда здоровые – они едят в садике черт-те чего. А у Олечки, посмотрите, абсолютно нет фигуры, а ведь ей уже семнадцать лет, восемнадцатый.

      Катя. Да, у нее еще не прорезалась фигурка.

      Лика. Нет, фигура-то у нее божественная, она сложена как танагрская статуэтка, Эра тоже была такая в ее годы. Но у Эры был зад, а у Олечки нету.

      Катя. Ну-ка, ну-ка. (Смотрит.) Есть, есть.

      Лика.