Моя борьба. Книга вторая. Любовь. Карл Уве Кнаусгор

заявила она во всеуслышание.

      Робин отвернулся к окну и стал рассматривать внутренний двор. Стелла, энергичная и, видимо, оживленная сверх обычного из-за праздника и гостей, возбужденно крикнула что-то, чего я не разобрал, и показала пальцем на одну из двух маленьких девочек, та протянула ей куклу, которую держала в руке, Стелла положила куклу в коляску и покатила по коридору. Акиллес поладил с Беньямином, мальчиком на полтора года старше Ваньи; обыкновенно он сосредоточенно что-то делает, рисует, строит лего или играет с пиратским кораблем. Он милый, самостоятельный и фантазер, и сейчас вместе с Акиллесом взялся достраивать железную дорогу, начатую нами с Ваньей. Обе маленькие девочки убежали следом за Стеллой. Хейди заныла. Должно быть, ей пора было поесть. Я пошел на кухню и подсел к Линде.

      – Не сходишь к ним? – сказал я. – Мне кажется, Хейди голодная.

      Линда кивнула, вскользь коснулась рукой моего плеча и ушла. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы сориентироваться в двух параллельных застольных разговорах. Один о машинах, второй о каршеринге; видимо, общий разговор только что разделился на отдельные ветки. Темнота за окном была густая, освещение на кухне нерасточительное, на продолговатых шведских лицах вокруг стола затенились складки, глаза блестели в свете свечей. Эрик, Фрида и еще одна женщина, имени которой я не помнил, стояли у разделочного стола спиной к нам и готовили еду. Меня переполняло сочувствие к Ванье, но сделать я ничего не мог. Сидел, смотрел на говорящего, чуть улыбался удачным репликам и тянул глоточками красное вино из бокала, который кто-то поставил передо мной.

      Прямо напротив меня сидел единственный из присутствующих, не похожий на остальных. Большое лицо, шрамы на щеках, грубые черты, проницательные глаза. На нем была ковбойка а-ля пятидесятые и сильно подвернутые джинсы. Прическа тоже из пятидесятых плюс бакенбарды. Но не это отличало его ото всех, а харизма, ты неизбежно обращал на него внимание, хотя он почти не говорил.

      Однажды в Стокгольме я был на вечеринке, где оказался боксер. Он тоже сидел на кухне, и его присутствие настолько давило физически, что у меня возникло отчетливое и неприятное ощущение собственной неполноценности. Что я менее полноценный, чем он. И удивительное дело – в течение вечера это подтвердилось. Сборище было у Коры, подружки Линды, в крошечной квартирке, так что народ толпился где мог. Из стереосистемы неслась музыка. На улице все белым-бело от снега. Линда дохаживала срок, и это могла оказаться последняя вечеринка, на которой мы успевали еще погулять, потом родится ребенок и все изменится, поэтому, хотя сил у Линды и оставалось немного, она решила пойти. Я стоял и разговаривал с Тумасом, фотографом и другом Гейра; с Корой Тумас познакомился через свою гражданскую жену Марию, она – поэт и была наставником Коры в Бископс-Арнё. Линда немного отодвинула стул от стола, чтобы поместился живот, смеялась, радовалась, и, думаю, никто, кроме меня, не чувствовал, что в последние месяцы она закрылась в себе и потихоньку раскалялась изнутри. Потом Линда встала и вышла, я улыбнулся ей и погрузился в разговор с Тумасом,