Святые с улицы Бримо. Илья Сергеевич Ермаков

о в сердце свое.

      – Я грешен, отче…

      – Как и все мы. Исповедуйтесь, сын мой. Здесь вы можете рассказать мне обо всем, что вас тревожит, и клянусь вам именем Святого Лазаря – никто не узнает о прегрешениях ваших. Говорите с Создателем через меня.

      В воздухе витали приятные нотки розмарина. Свечи с этими благовониями являлись неотъемлемой частью Церкви душепопечительства на улице Бримо.

      – Я запутался, пастор Джозеф. Я блуждаю в темном лабиринте собственного обмана и незнания. Я не могу найти выход. Я делаю все, что в моих силах, но этого постоянно мало.

      – Говорите, сын мой, продолжайте. Не останавливайтесь.

      – Ноша отцовства дается мне слишком тягостно. Я не справляюсь с теми трудностями, что посылает мне Создатель.

      – Каждый из нас нуждается в помощи. В жизни у всех нас наступают времена, когда мы не в силах противостоять трудностям в одиночку. Для этого и есть родные, близкие и друзья. Ты не одинок, сын мой.

      – И все же я одинок, пастор Джозеф.

      – Что вас так гнетет?

      – Моя дочь… и ее судьба.

      Их разговор являлся священным таинством. Зал Церкви этим утром оказался совсем пуст, и только робкий шепот собеседников доносился из исповедальни.

      – Император Селиван Леконт? Это вы?

      – Вас не обманешь, пастор Джозеф.

      Пастор Джозеф, осознав то, кого он имеет честь исповедовать, внезапно замолчал. К нему в Церковь приходили разные люди, но самого Императора он принимает в своей исповедальне впервые.

      – Я хотел проникнуть в Церковь инкогнито и остаться никем незамеченным до возвращения во Дворец. Но вы меня раскусили, пастор Джозеф.

      – Вы не были обязаны скрываться, Ваше Величество.

      – Я хотел явиться в исповедальню простым грешником, лишенным заслуг и лавров, которые получил при жизни. Ни статус, ни фамилия не должны иметь значения для вас, пастор Джозеф.

      – Вы правы, Ваше Величество. Именно все так и есть. Если вы хотите исповедаться, то я с радостью приму и выслушаю вас.

      – На самом деле, пастор Джозеф, я пришел просить совета.

      – Совета?

      – Да… Совета, касающегося моего отцовского поведения и воспитания дочери.

      – Принцесса Мария? У вас с ней возникли разногласия?

      – Каждый день, пастор Джозеф. Не проходит и дня, что мы не поругались или не поссорились с ней. Я чувствую себя плохим отцом. Я не хочу кричать на собственного ребенка. В особенности… учитывая то положение, в котором она находится.

      Ни для кого не был секрет, что наследница престола, дочь Императора, принцесса Мария Леконт… беременна.

      Вопрос о том, кто же является отцом еще не рожденного ребенка, остается открытым.

      Это известие поставило жуткое клеймо на всю Императорскую семью и опорочило ее честь. Никто не винит самого Императора, ведь каждому известно о своенравности и распущенности непутевой дочери-принцессы.

      – Император Селиван, не забывайте, что я не только пастор в нашей Церкви, но также, по совместительству, являюсь душепопечителем. Вы можете говорить со мной не только, как с пастором. Вы имеете полное право открыться мне, Ваше Величество. Если вам будет удобно, то мы можем открыть створки, отделяющие нас.

      – Да, пастор Джозеф. Пожалуй, мне так будет комфортнее.

      Пастор Джозеф открыл окошко и одернул алую шторку, отделяющих его от той маленькой комнатки исповедальни, в которой сидел Император. Сейчас же они наконец встретились взглядами впервые за все время беседы.

      Император в возрасте сорока пяти лет предстал перед пастором Джозефом в черном строгом костюме, белой рубашке и с серым галстуком. Каштановые волосы Селивана аккуратно гладко зачесаны назад, волнистые локоны обрывались у самых плеч. Щеки и подбородок Императора украшала гладкая борода, сливаясь с усами. Шея, в свою очередь, полностью выбрита. На пастора Джозефа смотрели влажные карие глаза несчастного человека.

      – Пастор… я никогда прежде не испытывал столь жуткой боли с тех самых пор, как скончалась Императрица, когда в очередной раз вынужден ругаться со своей дочерью.

      – Никто не обещал, что бремя отцовства будет легким. Зная о вашей ситуации, я могу сказать, что ваш случай является исключительным. Если мы перейдем с вами на простой человеческий язык…

      – Да! Да, пастор Джозеф! Мне бы очень этого хотелось! Прошу, говорите со мной, как с добрым другом, а не как со своим Императором. Мне очень не хватает подобных бесед! Лишь к вам я мог пойти в такой тяжелый час…

      Пастор Джозеф одарил Селивана теплой улыбкой и кротким кивком.

      – Ни для кого не является секретом сложный характер вашей дочери. Мария, правда, непростой ребенок…

      – Говорите все прямо, пастор Джозеф! Она – настоящий демон! Мой маленький дьябло!

      – Ох, не стал бы я так высказывать о крови своей, Император Селиван…

      – Но иных слов я не могу подобрать, пастор