В тихой гавани. Даниэла Стил

том, как она бросала ему в лицо одно обвинение за другим, было что-то истерическое.

      – А что это такое? – поинтересовалась Пип. Открыв сумку с сандвичами, она развернула пакет и протянула ему один. На душе у нее было легко. Пип нравилось разговаривать с ним, нравилось просто сидеть возле него и смотреть, как он рисует. – Эта штука – пост… как вы его назвали? Что это такое?

      – Спасибо, – кивнул Мэтт, аккуратно развернул сандвич и откусил большой кусок. – Это своего рода депрессия, то, что происходит с человеком после какого-то большого несчастья. Скорее всего именно это и произошло с твоей мамой. Ведь ей пришлось пережить огромное горе.

      – А люди, с которыми такое случается… они поправляются? Или уже навсегда остаются такими?

      Все последние девять месяцев мысль о состоянии здоровья матери не давала Пип покоя, а спросить ей было не у кого. Даже с Андреа она никогда не чувствовала себя так легко и свободно, как с Мэттом. Впрочем, он ведь был ее другом, а Андреа – подругой матери.

      – Конечно. Со временем. Как ты считаешь, ей сейчас лучше?

      – Вроде да, – с сомнением в голосе пробормотала Пип. – Теперь она гораздо больше спит, а раньше все говорила, говорила… и так без конца. Правда, она почти никогда не улыбается. Зато и не плачет целыми днями, как прежде. – На лице у нее появилось задумчивое выражение. – И я тоже…

      – Вполне тебя понимаю. Было бы странно, если бы вы не плакали. Ведь, в сущности, от всей вашей семьи остались только вы двое.

      Да и их уже трудно назвать семьей, подумала Пип. Но из жалости к матери решила промолчать.

      – Маме и вправду очень стыдно за то, что она вам тут наговорила, – пробормотала Пип, неловко отводя глаза.

      – Все в порядке, – успокоил ее Мэтт. – В общем-то, в какой-то степени она права. Вы ведь, в сущности, совсем меня не знаете. Я вполне мог бы оказаться дурным человеком, как она сказала. Она имела полное право не доверять мне. Да и ты тоже, малышка.

      – Но почему? Вы ведь так добры ко мне, даже помогли нарисовать Муссу задние лапы. И получилось очень здорово! Я сохранила рисунок, – похвасталась она.

      – Что – так понравился? – ехидно хмыкнул Мэтт.

      – Еще как! – Пип заулыбалась. Убедившись, что Мэтт покончил с сандвичем, она протянула ему яблоко. Мэтт разломил его пополам и протянул ей половинку. – Нет, я сразу поняла, что вы хороший. С самой первой минуты.

      – Это как же? – От удивления глаза у Мэтта полезли на лоб.

      – Просто знала, и все. У вас глаза добрые.

      Только они делались тоскливыми, когда он рассказывал ей о своих детях. Впрочем, это лучше, чем если бы ему было все равно.

      – У тебя тоже хорошие глаза. Знаешь, я бы с радостью тебя нарисовал. Может быть, даже сделал бы твой портрет. Как тебе эта идея?

      Сказать по правде, Мэтт мечтал о портрете с того самого дня, как увидел Пип.

      – Держу пари, мама будет рада. Может быть, я даже подарю ей его на день рождения.

      – А когда у нее день рождения?

      – Десятого