Три товарища и другие романы. Эрих Мария Ремарк

зоопарк! Сонным кенгуру не место на улице.

      Я понял, что имею дело с бранных дел мастером. Нужно было вопреки скверному настроению спасать свою честь.

      – Не сбейся с пути истинного, слабоумок недоношенный, – сказал я и поднял руку в знак благословения.

      Он и ухом не повел.

      – Залей мозги бетоном, горилла плешивая! – пролаял он.

      Я отпарировал «выродком криволапым». Он – «попугаем занюханным». Тогда я выдал «безработного мойщика трупов». На что он, уже с некоторым респектом, отвесил: «Изъеденный раком бараний рог».

      Чтобы добить его, я пустил в ход «ходячее кладбище бифштексов».

      Его лицо внезапно прояснилось.

      – Ходячее кладбище бифштексов! – воскликнул он. – Этого я еще не знал. Включу в свой репертуар! Пока!..

      Он приподнял шляпу, и мы расстались, преисполненные взаимного уважения.

      Перебранка освежила меня. Однако раздражение не исчезло. Оно даже усиливалось по мере того, как я трезвел. Я казался себе выкрученным мокрым полотенцем. Но постепенно это раздражение на себя самого перешло в раздражение на весь мир вообще – в том числе и на девушку. Ведь это из-за нее я напился. Я поднял воротник. Ну и пусть себе думает обо мне что хочет, теперь это мне безразлично – по крайней мере она с самого начала узнала, с кем имеет дело. А по мне, так и катись все к черту, – что случилось, то случилось. Все равно ничего не изменишь. Пожалуй, так даже лучше…

      Я вернулся в бар и теперь уже напился по-настоящему.

      IV

      Погода стала теплой и влажной, дождь лил несколько дней подряд. Потом разведрилось, стало пригревать солнце. И вот, придя как-то в пятницу утром в мастерскую, я увидел во дворе Матильду Штосс с метелкой под мышкой и с физиономией блаженного бегемота.

      – Какая роскошь, господин Локамп, вы только гляньте! Ну не чудо ли? Вот это настоящее чудо!

      Я остолбенел от изумления. Старая слива у бензоколонки расцвела за одну ночь.

      Она простояла всю зиму кривая и голая, мы вешали на ее ветви канистры и старые шины для просушки, она давно уже превратилась для нас не более чем в удобную вешалку для всякого хлама – от тряпок до автомобильных капотов; совсем недавно на ней развевались после стирки наши синие комбинезоны, вчера еще ничего нельзя было заметить, и вдруг за одну ночь слива преобразилась словно в сказке, окуталась бело-розовой дымкой, и эта светоносная кипень цветов походила на стаю бабочек, чудом залетевшую на наш грязный двор…

      – А запах, запах-то какой! – сказала Матильда, мечтательно закатывая глаза. – Просто чудо! Все равно что ваш ром!

      Никакого запаха я не чувствовал, но сразу понял, к чему она клонит.

      – По-моему, больше похоже на коньяк для клиентов, – заметил я.

      Она стала энергично возражать:

      – Да что вы, господин Локамп, да вы, наверное, простужены. Или у вас полипы в носу. Полипы теперь почитай что у каждого. Нет уж, у старухи Штосс нюх что у гончей, уж будьте покойны, раз говорю ром – значит, ром…

      – Ну, будь по-вашему, Матильда…

      Я