Изольда Великолепная. Карина Демина

но по крайне неудачливому стечению обстоятельств – других объяснений визиту Кайя не имелось – короткую. Оставшиеся мгновения Урфин потратил на то, чтобы повернуть гудящую голову налево.

      Кровать была пуста.

      И справа тоже пуста.

      Свесившись с кровати – это едва не стоило содержимого желудка, – Урфин убедился, что, кроме пыли, под ней ничего нет.

      Да и вообще, судя по провалам в памяти, вчера он был способен лишь на то, чтобы дойти и красиво рухнуть на перину… и вроде бы шел не один… Кайя его провожал.

      А он провожал Кайя.

      И где-то у картинной галереи они устали провожаться и присели. Нашелся еще кувшинчик вина… и солнце всходило. Новый день – достойный повод. А потом кто-то добрый помог подняться и добрести до кровати. Кто?

      Мужчина. Точно мужчина. У женщины не хватило бы сил.

      – Что… п-происходит? – Урфин поднялся на четвереньки. Хвала Ушедшему, он был одет, пусть даже одежда изрядно помялась. И пятен сколько… вино белое… вино красное, терпкое, тифисское крепленое. Розовое тоже имеется. А вот это явно от масла. Но масло вчера вроде бы не пили.

      Кайя сдернул с постели за шиворот, как щенка, и легонько – ему так представлялось, что легонько, – встряхнул:

      – Очнись. Мне помощь нужна. Изольда пропала. Кормак сказал, что ты знаешь, где она.

      – Откуда?

      Старая скотина не упустила случая нагадить. Изольда пропала… Зачем?

      – Отпусти, – попросил Урфин. – И пусть принесут воды. Со льдом. И ведро. И лучше выйди, ладно?

      Хуже рвотных капель могла быть лишь двойная доза рвотных капель, разведенная в двух литрах воды. Урфин пил, пытаясь отрешиться от едкого тухловатого вкуса напитка. Хрустели на губах льдинки. И холод мешал средству сразу войти в кровь. Это дало несколько секунд, хватило, чтобы упасть в кресло, зажать меж колен ведро и сгорбиться над ним.

      В это мгновение Урфин ненавидел себя.

      И Кайя, который требовал выпить «за недолгую разлуку».

      И Изольду. Не могла исчезнуть попозже?

      Кормака… и весь растреклятый мир, не желающий отпустить Урфина.

      Рвало его долго, обстоятельно, и Урфин вяло подумал, что, возможно, это и не самый изящный способ самоубийства, зато определенно – весьма мучительный. Дурнота прошла, оставив дрожь в руках и коленях, взопревшую спину, но способную мыслить голову.

      Изольда исчезла?

      Куда, Ушедий, она могла исчезнуть?

      Тень от замка накрыла двор. Огромная, она еле вмещалась между высокими стенами и чернила камни. Лишь зубцы сохраняли яркий влажный блеск. По стене вышагивали часовые, чьи фигуры были далеки и трудно различимы.

      Известен всем мой господин, и смело я пою

      О том, что он непобедим в застолье и в бою…[2]

      У Сига оказался приятный голос, куда приятнее, чем у дворцового менестреля. Да и репертуар отличался изрядно.

      Ярко горел костер. Промасленное крыло навеса скрывало от меня небо и поблекшее солнце. Повозки, поставленные углом друг к

2

Песня ландскнехтов «Известен всем мой господин». Перевод С. Уткина.