Вкус невинности. Роксана Гедеон

есть дочь?

      –– Есть, но я, впрочем, мало об этом знаю.

      –– А сама она? Она парижанка?

      –– Она лет пять, как в Париже. Я подозреваю, что путь свой она начала с самых низов. И, раз уж добилась нынешнего положения, значит, у нее есть талант.

      –– Ты уверен, что Эдуард может увлечься этой особой?

      –– Непременно. Уж на несколько месяцев она сумеет его увлечь, и он откажется от того, что ты так не любишь – театров, ресторанов и кутежей.

      Барон умолк. Графиня тоже молчала, задумчиво наблюдая, как ветер колышет легкие занавески на распахнутом окне. Барон, ее кузен – при всей ее любви и уважении к нему – обладает частицей того буржуазного практицизма, снисходительности и простоты, которые помогают без брезгливости общаться с людьми вульгарными и грубыми. Графиня де Монтрей почему-то предвидела, что предлагаемая бароном женщина окажется вульгарной. Эдуард не таков. Она разбудит в нем самые дурные чувства, вызовет отвращение.

      Поднимая глаза на барона, графиня произнесла:

      –– Это скверный выход, Жозеф.

      –– Это самый обычный выход, дорогая. Прости, но ты плохо знаешь мужчин.

      –– Я вовсе не хотела, чтобы…

      Стук кабриолета раздался за окном. Не договорив, Антуанетта поспешно поднялась. Радость отразилась на ее лице:

      –– Это он! Можна сказать, почти вовремя!

      Барон де Фронсак иронически покачал головой.

      Через минуту в гостиную быстрым шагом вошел молодой граф де Монтрей, выгибая в руках чудесный хлыст с серебристой отделкой.

      –– Здравствуйте, любезный дядюшка. Ах, мама, до чего же я рад вас видеть.

      Он совершенно не помнил своего обещания вернуться к обеду, и мать понимала это. Он поцеловал руку графини.

      –– Где вы были нынче, Эдуард?

      –– На террасе Фейянов, мама, в Тюильри.

      На его светлых панталонах со штрипками были брызги грязи. Эдуард великолепно одевался: мало сказать, что его одежда была чудесно сшита из восхитительных тканей, но и все те мелочи, что дополняют туалет, были у него бесконечно элегантны, – запонки на манишке, сверкающей белизной, дивные перчатки, кружева на манжетах, плоские золотые часы, и между тем, привыкший к этому с детства, он вел себя небрежно, словно ему все равно было, что на нем надето.

      Барон, покачивая головой, с ласковой усмешкой произнес:

      –– Безусловно, Антуанетта, дорогая, что бы мы ни говорили, Эдуард – это самое достойное ваше произведение. Какое сходство!

      –– Вот как? – отозвался Эдуард. – Стало быть, разговор был обо мне?

      Действительно, было что-то неуловимое, что позволяло сразу же судить о родстве Антуанетты и Эдуарда – тонкость линий, благородство осанки, выражение лица. У Эдуарда были светлые волосы, как у матери, но синие глаза он унаследовал от отца. Молодой граф был высок и хорошо сложен, в свете его все считали красавцем, настоящим денди. Возможно, было в его внешности что-то женственное, томное и изнеженное, но его пристальный взгляд, твердый и хищный, как взгляд тигра, заставлял забыть об этом.

      –– Я всегда говорю только о вас, дитя мое.

      ––