Город прекрасных женщин. Избранное. Александръ Дунаенко

заходишь, кажется холодной, а потом ничего.

      Потом мы стояли на берегу, чтобы обсохнуть.

      На песке лежало полосатое – синее с белым – полотенце, которое Кира принесла с собой и на котором загорала. Кира стояла лицом к солнцу, подставляя под его лучи мокрый, из тонкой материи, прилипший к телу, купальник. Причёска, как у Мирей Матье. Вообще – она симпатичная.

      Я стоял чуть поодаль. Тоже сушился. Думал, что, наверное, можно было бы подойти к девушке и… Я же очень её нравлюсь… А пацаны рассказывали, как это делается. И – как это хорошо…

      Но впереди был экзамен. У меня, как говорилось в книжках, из-за этого мозги могли дать осечку. От онанизма мальчики слепнут. А от ранних половых связей – становятся дебилами.

      Нет, конечно, не это меня сдерживало. Это я пытался найти причину, по которой я не могу просто взять и подойти к своей подружке. Я старался о ней, о главной причине, не думать.

      Я же не любил Киру.

      Нельзя к ней подходить. Нельзя обманывать.

      Так мы и стояли. Среди зноя и густых прибрежных запахов травы, водорослей и кустарников. Сохли.

      И тут я увидел, что Кира плачет. Тихо так, почти не заметно. Слёзы вытекали у неё из глаз, катились по щекам и падали в горячий песок. Горячие, наверное, слёзы.

      Я… Что мне было делать? Я подошёл, да, обнял… Прижал её к себе… Стал какими-то словами успокаивать…

      У меня – может кому-то это покажется странным – в трусах встал. Жёстко и целеустремлённо. А трусы – семейные, просторные. Поэтому он в них встал совершенно свободно, почти без помех и через сатин уткнулся прямо Кире в живот. Чем меня смутил. Мы же с ним были не одни. И посторонний человек, девушка, могла заметить эти мои мальчишеские особенности. И, пожалуй, уже заметила. Может, ещё не успела? Она же плачет…

      Продолжая обнимать Киру, я повернулся так, чтобы она не могла слышать внезапной агрессии молодого моего организма.

      И вообще – у человека горе, а у меня тут такое в трусах…

      Я обнимал Киру, вдыхал запах её волос и… она дотронулась до НЕГО… Вначале кончиками пальцев, через трусы, потом осторожно взяла в руку, чуть подержала, а потом сжала, будто поздоровалась…

      Там, на песке, у речки, на полотенце всё случилось быстро, чуть ли не в беспамятстве, на автопилоте. Сами собой отлетели в сторону, уже почти высохшие, Кирины трусики. Я ткнулся в Киру несколько раз. У неё было очень мелко… Всё закончилось очень быстро.

      И ещё я увидел, что мы оба в крови…

      Мы потом сидели на полосатом полотенце и молчали. Кира мне казалась некрасивой, неинтересной. Я и так не испытывал к ней никаких чувств, а теперь даже возникло какое-то чувство неприязни. В сторону Киры даже не хотелось смотреть.

      От моего поступка мне было неловко, даже противно. Случилось то, чего не должно было случиться, и во всём был виноват я. И только я.

      Кира… любила… Да… она меня любила и поэтому ей можно было всё. Мне – нет.

      И ничего тут уже не исправишь, назад