Город прекрасных женщин. Избранное. Александръ Дунаенко

Наверное, это было бы уже слишком.

      Мы оделись и, как брат и сестра, разошлись по тёплым квартирам.

      Я, конечно, Алиску проводил.

      Спустя пару вечеров, я с замиранием сердца включил телевизор, во время Алискиной передачи. Думал: может, умерла? Или – лежит под капельницей в реанимации, в занозах, с крупозным обморожением белых своих плеч и ягодиц. Зря боялся. Алиска выглядела прекрасно и за сорок минут прямого эфира ни разу даже не чихнула.

      Никто, даже Эйнштейн, не смог бы никогда понять природу женщин. Женщина – это вечное испытание мужчины, искушение, это его крест. Это природный катаклизм. Совершенный аппарат для продолжения человеческого рода и отрицания мужчины.

      Соединиться с женщиной – это самоубийство, но оно освящено небесами.

      Прошёл год. Или три. По каким-то делам мне понадобилось лететь в Москву. Тогда это было просто и дёшево. Вся страна каталась за тридцать рублей, куда угодно, а совсем уж бесшабашные романтики могли на одну зарплату пролететь от Бреста до Находки и купить себе колготки.

      Лето. Ночь. Ярко освещённое поле аэропорта. Измученное накопителями собрание пассажиров топчется у основания трапа авиалайнера. Я уже где-то наверху, вот-вот благодетельная стюардесса пропустит в чрево. Самолёта. Оглядываюсь. Внизу роется в сумочке Алиска. Выходит, попутчица. Лёгкое, расклешенное платье. Налетел порыв ветра, Алискино платье оказалось легче других. Полыхнуло, взвилось, поясок удержал его на промелькнувшей талии от окончательной потери владелицы. Толпа увидела стройные Алискины ноги в несоветских трусиках. Мужская часть пассажиропотока впала в приятное остолбенение.

      Остановись, мгновенье, ты – прекрасно!

      Есть только миг между прошлым и будущим…

      Нечего и говорить, что всю накопительную дремоту и утомленность с меня, как ветром, сдуло. Тем самым. Дожидаюсь Алиски, согласовываю места и маюсь дурью, всё представляя Алискины ноги, увенчанные безыдейной заморской ерундой.

      Летим. Телезвезда в своём репертуаре. Холодна. Неприступна. Скала. Изваяние. Сфинкс. Она же – молодая красивая девчонка, у которой, как оказывается, под платьем практически ничего нет. Говорим сугубо о Моне, Мане и Ван-дер-Линдене. К счастью, у меня с собой оказалась настойка боярышника, которую я предусмотрительно перелил в экзотический французский пузырёк из-под одеколона. – Аргентинский бальзам – говорю. Изготовлен по старинным рецептам ацтеков. Помогает при полётах и от морской болезни. Алиска доверчиво пьёт. К семидесятиградусной настойке боярышника хорошо подходит шоколадка.

      Я подсовываю телезвезде шоколадку.

      Айсберг потеплел. Заговорили о Генри Миллере. Оказывается, Алиска может смеяться. Это не смех. Это какая-то провокация, у всякого терпения имеются границы. Мои вот-вот лопнут. – Пошли в туалет, покурим, – зову я Алиску. Чинно и благородно мы выбираемся в проход между креслами! Думаю: