Золотая формула. Вионор Ахмедович Меретуков

ко мне!..

      – Лолита?

      – Какая там, к черту, Лолита! Просто испорченная девчонка. Таких сейчас пруд пруди. Кстати… ты не поверишь! Эта малявка… кто бы мог подумать?.. – Мишка засмеялся. – Только что я выслушал от нее два взаимоисключающих признания. Вот послушай. Она вдруг прижалась ко мне и сказала: «Доктор, я от вас балдею». А через десять минут, после бормашины, она прошипела: «Я вас ненавижу!»

      – Я и не предполагал, что практикующие стоматологи способны вызывать у девушек столь сильные эмоции.

      – О, знал бы ты, сколько в этом кабинете мне было сделано нескромных и поэтому чрезвычайно соблазнительных предложений! Приходит такая, вся из себя, молодящаяся фифа, благоухающая дезодорантами, ухоженная, тугая, как подушка… ну, как тут устоишь? и спрашивает: «Доктор, вы ведь не сделаете мне больно?» «Можете не беспокоиться, – говорю, – больно вам не будет. Обещаю». «Я готова на все, – продолжает она жеманно, – только бы вы не сделали мне больно». «На все?» – спрашиваю я холодно. Она заглядывает мне в глаза, хлопает накладными ресницами и страстно молвит: «На все, на все!»

      – И тебе не стыдно?

      – Я давно перестал это делать. Противно стало. Одна мысль, что баба, отдаваясь, думает при этом не обо мне, а о своих чертовых зубах…

      – Хочешь, дам тебе совет?

      Мишка с интересом посмотрел на меня. Он всегда прислушивается ко мне. Чтобы потом все сделать наоборот.

      – Вам с Региной надо обзавестись детьми.

      – Что за слово такое – «обзавестись»? – поморщился Мишка. – Ты хочешь, чтобы я превратился в почтенного отца семейства? Это пока не для меня. Я законченный эгоист, я так сильно себя люблю, что на любовь к ребенку у меня ничего не останется.

      Некоторое время мы молчим. Мишка таращится в окно и ерошит шевелюру.

      – А что Соловей?.. – наконец, спрашиваю я.

      Соловей, он же Петька Соловьев, наш старинный приятель. Он известный беллетрист. Каждые два-три месяца выдает по книжке: строчит как из пулемета.

      – Так что Соловей? – повторил я.

      – Опять пишет какой-то роман, – скривился Мишка. – Пятьдесят первый, кажется. Вот-вот переплюнет Донцову.

      …Когда Соловей был молод, он был страстен. И эту страсть стремился перенести на бумагу.

      Но читатель этого не замечал. Критики считали его черствым, примитивным, банальным.

      Говорили, что он слишком холоден и циничен, чтобы браться за написание душещипательных романов, требующих от автора нежной чувственности и тонкости при живописании сердечных переживаний.

      Никому и в голову не приходило, что автор на самом деле хорошо знаком с вышеозначенными сердечными переживаниями. Его личная жизнь практически полностью состояла из длинной череды полных драматизма амурных историй, которые, как правило, заканчивались для него либо изменой предмета