Снежная рапсодия. Особая операция контрразведки Добровольческой армии ВСЮР. Владимир Положенцев

перешептывались, нервно грызли семечки, ребята ковыряли в носах.

      – Веревка точно подо мной оборвется? – беспокоился, окончательно пришедший в чувство и вновь способный что-то соображать подполковник.

      – Не волнуйтесь, Антон Петрович, – заверил капитан. – Ну, какой мне смысл вас обманывать? Начальный план операции и построен на этом.

      – Операции «Снежная рапсодия», – уточнила Елена.

      – Что? Почему «Снежная рапсодия»?

      Васнецова пожала плечами:

      – Не знаю. Вспомнила первый осенний снег, мягкий как пух, он ложился мне на ладони, а я его лизала, словно мороженое. Только музыки не хватало, Венгерских рапсодий Листа. Она звучала у меня в душе.

      – Красиво, – согласился капитан. – Пусть будет «рапсодия», какая, в сущности, разница. Можно вас на минуточку?

      Подоленцев отвел Елену в сторону, приблизил взмокший нос к ее уху:

      – Вы должны сказать нашим офицерам-связным Вальнову и Дунайцеву пароль. Запоминайте, его кроме них и нас с вами, не знает никто: «Я слышала, до войны вы коллекционировали живопись». Ответ: « У меня было хорошее собрание набросков Васнецова. В частности, «Жница». Если офицеры выйдут на вас сами, назовут тот же пароль, тогда вы ответите про наброски Васнецова и Жницу.

      – Как в шпионском романе, – ухмыльнулась однофамилица живописца.

      – Мы и живем, как в романе, Елена Николаевна. Пару лет назад и представить невозможно было, что такое с нами будет.

      Капитан подошел к Верберу, сидевшему у стены дома:

      – Возвращаясь к нашим баранам, Антон Петрович. Перед тем, как вас вздернут, произнесите, пожалуйста, пару ярких, можно пафосных фраз, для полноты картины. Мария Антоновна, вы готовьтесь, скоро и ваш выход. Зингер у окна?

      – Так точно, ваше благородие, – отрапортовал усердный унтер. – Сказали ему, что сейчас забавное действо на площади будет.

      – Ну, давайте, вперед, – капитан подтолкнул Вербера, который встав на ноги, чуть не упал. Солдаты его подхватили, поволокли к импровизированной виселице.

      Солнце показалось за церковью, добавило золота на облезлый, но все еще позолоченный крест купола. К месту «казни» подтягивались старухи и дети. Унтер затащил Вербера табуретку.

      Антон Петрович облизал сухие, в кровавых трещинах губы. Вдруг заговорил громко, ясно:

      – Поглядите, люди, на этих зверей в образе человеческом. Убийцы, палачи, негодяи! И они хотят установить в России свои порядки. Но я их не осуждаю. Как говорил Сократ, зло – это незнание добра. Никто не делает зла по своей воле, только по незнанию светлого и разумного. Не ведают они что творят! Господи, прости их!

      Вербер поклонился людям, как Пугачев перед казнью. Продолжил:

      – Мы, большевики, знаем, что такое добро и как нести его людям. Добродетель – это знание, марксистское знание. За это и умираем. Дочь моя, верю, ты узнаешь счастье на этой многострадальной земле! Да здравствует пролетарская революция, ее вождь и учитель товарищ Троцкий!

      Подоленцев,