Сотканные из тьмы. Максим Александрович Городничев

глазах Марии проступила озабоченность.

      – У тебя рана…

      Ришон отмахнулся.

      – Заживет.

      – Да, – согласилась она, улыбнувшись, – сядь здесь, поближе к окну, я обработаю порез. Если грязь попала в кровь, может загноиться.

      – Оставь это. Я боялся, что больше не увижу тебя, Мари…

      – Я сейчас не Мари, – возразила она мягко, – а лекарь. Садись.

      Девушка рассматривала Ришона тихо и спокойно. Она намочила шелковый платок, движения ее были мягкие. А когда начала промакивать рану, стирая засохшую кровь, у монаха перехватило дыхание. Он сидел на лавке, не шевелясь: от Марии исходит благоухание чистоты, словно от только что раскрывшегося цветка. Ее нежные пальцы обрабатывали рану, он закрыл глаза, жалея, что царапина такая пустяковая, иначе бы подольше возилась. У Ришона вырвался вздох отчаяния, когда она чуть отстранилась и сказала:

      – Теперь воспаления не будет.

      – Я не слишком глупо выгляжу, намазанный бальзамом? У меня встреча с твоим… с кардиналом.

      Она улыбнулась.

      – Как же мужчины заботятся о своем облике! Пойдем. – Девушка взяла Ришона за руку, повела к зеркалу на стене. Она шла, чуть подобрав подол платья, а он тащился сзади и жадно смотрел на ее гордо вскинутую голову, прямую осанку и тонкие линии плеч: такие беззащитные в свихнувшемся мире.

      На этот раз в зеркале отразилось совершенно счастливое лицо видавшего виды крестоносца. Ссадина чуть поблескивала, мазь почти впиталась, а так вообще хорош, какие глаза, нос, упрямый подбородок…

      Спохватившись, что любуется собой, он сконфуженно отвернулся.

      – Спасибо, леди, – сказал он с поклоном. – Теперь я у вас в долгу.

      Мария тихо рассмеялась и чмокнула его в щеку.

      Ришон взял ее ладони, притянул к себе. Огромные глаза приблизились, он попытался хоть что-то прочесть в них, но синие зрачки цепко держали свои секреты. Церковник почувствовал, как по жилам разливается живое тепло. Мария закрыла глаза, щек коснулся румянец.

      – Я привез плохие вести… – начал он, и осекся.

      – Знаю, любимый, не говори сейчас. – Девушка прижалась щекой к его груди. – Ты выполнишь нужное, и приедешь за мной. Вместе мы умчимся далеко, где солнце не гаснет.

      – Я люблю тебя, – в тишине раздался его надломившийся голос.

      Ришон обнял Марию, она подняла голову:

      – Ступай, кардинал ждет. Да храни тебя Бог!

      ***

      Ришон брел через длинные коридоры, в душе разлился злой огонь бессилия. Шум шагов отражался от стен, заползал в барабанные перепонки, и монаха поглотило дурное предчувствие. Увидятся ли они еще, и будут ли счастливы, когда мир катится к чертям… Миновал пустой холл, дорога вывела на открытую веранду, смежную между гостевой и рабочим кабинетом кардинала. Ноздрей коснулся аромат увядающих цветов, туман в голове рассеялся. Надежда найти здесь Иезекииля не оправдалась, и Ришон повернул на красную дорожку, тянущуюся к тронному