Закон есть закон (сборник). Владимир Дэс

было пятеро.

      Было – и не стало.

      Он давно знал, что все Его презирают.

      Сокурсники в военном училище в глаза смеялись над Ним.

      Смеялись над связью с женщиной старше Его на двенадцать с лишним лет.

      Она была некрасивая и с огромным, в пол-лица, родимым пятном.

      Он тщательно скрывал эту связь ото всех. Но однажды, выпив лишнего в увольнении, зашел к ней с сокурсниками, показавшимися своими в доску.

      Как же над Ним потом издевались!

      Не физически, конечно. Но от слов было еще больнее, чем от побоев.

      Он перестал к ней ходить.

      Тогда она сама пришла к Нему.

      Все училище пялилось из окон.

      Его затрясло от злобы и унижения.

      Вместо «здравствуй», Он наотмашь ударил ее по лицу, а когда она упала на ступеньки, стал пинать, пинать…

      Его еле оттащили.

      Тут недавние мучители вдруг стали Его лучшими друзьями.

      Благодаря их дружному заступничеству, истеричная выходка легко сошла Ему с рук.

      Но та, которую Он унизил еще больше, чем унижали Его за связь с нею, все же была женщиной.

      Существом другого пола.

      И она Ему снилась.

      Снилась в самых похотливых позах.

      И днем вспоминалась.

      Вспоминалась в бесстыдных желаниях.

      Он долго мучился, не зная, что делать со страстью, сжигающей Его изнутри.

      И опять пошел к ней.

      И она Его приняла.

      И вскоре об этом опять узнал весь курс.

      И Его стали презирать еще больше.

      Ночью, когда вся казарма засыпала.

      Он вспоминал свое детство.

      Большой город на Кубани.

      Родительский дом, просторный и белый.

      Небольшой сад. Виноград. Огромное ореховое дерево. Несколько гранатовых кустов.

      И огромные сараи с клетками.

      Множество клеток с кроликами и нутриями.

      И как самое дорогое Он вспоминал те дни детства, когда они с отцом, отточив ножи до бритвенной остроты, обдирали этих вялоглазых беззащитных животных.

      Как бы Он хотел видеть на месте этих окровавленных тушек тела своих товарищей, сладко спящих по соседству!

      С каким бы наслаждением Он, подвесив их за ноги, медленно, осторожно подрезал бы им кожу острым ножом, обнажая мышцы, красные от надрезанных капилляров.

      Как бы они крутились жгутами, как визжали бы от боли, переходя с крика на такой низкий утробный вопль, что слышался бы только плаксивый, захлебывающийся свист.

      От таких картин Он сладостно потягивался всем телом и, удовлетворенный своей буйной злобной фантазией, наконец засыпал.

      Когда Его первый раз поставили в караул и дали в руки автомат с боевыми патронами, Он даже опешил от неожиданной мысли:

      «Автомат… чем он хуже ножа?»

      Автомат нисколько не хуже.

      Автомат куда лучше самого острого ножа!

      И Он стал ждать.

      Ни дня, ни часа Он себе не назначал, положившись на судьбу.

      Не выбирал, кто именно станет Его первой жертвой.

      Он