Пасынки Вселенной. История будущего. Книга 2. Роберт Хайнлайн

скажет – если, конечно, не попадешься на чем-нибудь посерьезней. Вот тогда тебе пришьют именно эти грешки вместо настоящего обвинения. Они очень любят вписывать в личные дела именно такие грешки. Это укрепляет безопасность. Я даже думаю, что к тебе они присматриваются с подозрением. Ты слишком безупречен. А такие люди опасны. Может быть, поэтому тебя и не допускают к высшему учению.

      Я попытался распутать у себя в голове эти аргументы и контраргументы, но сдался.

      – Я ничего не понял из того, что ты сказал, Зеб. Все это не имеет отношения ни ко мне, ни к Юдифи. Но зато я понял, что мне надо делать. Я должен ее отсюда увезти.

      – Да… довольно смелое заявление.

      – Я должен это сделать.

      – Хорошо… Я хотел бы тебе помочь. Я думаю, что смогу передать ей записку, – добавил он с сомнением в голосе.

      Я схватил его за руку:

      – В самом деле?

      Он вздохнул:

      – Я хотел бы, чтобы ты не спешил. Но вряд ли это реально, если учесть, какая романтическая каша у тебя в голове. Риск велик именно сейчас, потому что Юдифь вызвала немилость Пророка. Тебе вряд ли хочется угодить на суд военного трибунала.

      – Я готов пойти и на это. Готов даже на пытки.

      Он не сказал мне, что сам шел на такой же риск, если не на больший. Он просто заметил:

      – Хорошо, какое же будет послание?

      Я подумал с минуту. Послание должно быть коротким.

      – Передай ей, что легат, который говорил с ней в ночь, когда она вытянула жребий, очень беспокоится.

      – Еще что-нибудь?

      – Да. Скажи, что я – в ее распоряжении.

      Сейчас это кажется наивным. Но тогда я чувствовал именно так. Я именно так и думал.

      Во время обеда на следующий день я обнаружил в своей салфетке клочок бумаги. Я быстро кончил обед и выскочил наружу, чтобы прочесть записку.

      «Мне нужна Ваша помощь, – гласила записка, – и я очень вам благодарна. Можете ли Вы встретить меня сегодня вечером?»

      Записка была без подписи, напечатана на обычном диктографе, какими пользовались во Дворце и за его стенами. Когда Зеб вернулся в комнату, я показал ему записку, он взглянул на нее и сказал равнодушно:

      – Пойдем подышим свежим воздухом. Я обожрался, спать хочется.

      Как только мы вышли на открытую террасу и очутились вне досягаемости Глаз и Ушей, он выругал меня тихо:

      – Из тебя никогда не получится конспиратор. Половина столовой видела, что ты нашел что-то в салфетке. Почему, во имя Господа, ты выскочил как ошпаренный? Потом, как будто нарочно, ты суешь эту записку мне. Я не сомневаюсь, что Глаз зафиксировал ее. Интересно, где ты был, когда Господь Бог раздавал людям мозги?

      Я пытался протестовать, но он оборвал меня:

      – Забудь об этом. Я понимаю, что ты не желал сунуть обе наши шеи в петлю, но благие намерения как-то не греют, когда трибунал зачитывает тебе обвинение: первое условие любой интриги – вести себя естественно. Ты представить не можешь, как много дает опытному аналитику малейшее