Пьяные птицы, веселые волки. Евгений Бабушкин

руке – имя его любимой, она мертва. На отрубленной правой было имя его деревни.

      Он щёлкнул в третий раз.

      – А этот брат из вавилонских пригородов. Там теперь вообще ничего нет. Спой и ты про войну.

      – Но я не воевал. Я даже не служил. Друг вернулся из армии с красным лицом и серыми зубами – вставили подешевле вместо выбитых.

      – Конечно, воевал. Мы берём города как женщин и женщин как города. Бойня за вещи, бойня за деньги, бойня за добрые имена. И если ты уверен, что не видел войн, значит ты их просто проигрывал.

      С каждой невыпитой рюмкой фальшивой текилы Али говорил всё лучше. С каждой выпитой я всё лучше его понимал. Он хлопнул в ладоши, молчаливые братья сделали шаг назад и растворились. Отовсюду подуло холодным ветром.

      – Пой, – сказал Али.

      И я спел. Не потому, что на подносе лежал пистолет. Просто нет ничего приятней, чем спеть на море.

      Сказка про серебро

      Салмо́н, человек с монетой в глазу, рассказал эту сказку Воозу, Вооз – Овиду, Овид – мне. И если что-то потерялось по пути, так потому, что люди – люди.

      Жили на свете четверо. Часы у них стоили как машины, машины – как дома, дома – как дворцы, дворцы – как царства. Кто они, откуда, все забыли. Пропали, кто помнил их имена. Но было известно: Перец поднялся на овощах, Камень – на стройке, Газ – на газе, Стекло – на трёхлитровых банках, а после, конечно, тоже вложился в газ.

      Шесть дней они вели дела, а на седьмой играли в карты.

      – Лям, – говорил Перец.

      – Два, – говорил Камень.

      – Три, – говорил Газ.

      – Пас, – говорил Стекло.

      Мужчины сидели в мраморном зале, женщины – в жемчужном: говорили новыми губами, улыбались новыми щеками. Молчала лишь Маша, женщина Камня. Он взял её из ниоткуда, из продавщиц, за красотищу. Она, стесняясь, выпивала много коньяка, икала, падала и в пьяном сне становилась вообще идеальная.

      Снаружи ждали люди Перца, люди Камня, люди Газа и человек Стекла – Салмон, который стоил многих. Салмон учился на историка, но вовремя узнал, что нож выгодней, и начал жить чужую жизнь.

      – Есть, – говорил Стекло. И Салмон резал мясо.

      – Спать, – говорил Стекло. И Салмон сторожил дверь.

      – Трахаться, – говорил Стекло. И Салмон приводил ему женщин с ножом у горла.

      Однажды Стекло проиграл Камню дом и обиделся.

      – Маша, – сказал Стекло.

      – Кажется, Камень её ревнует, – сказал Салмон. – Будет плохо.

      – Чё? – сказал Стекло.

      Кто делает деньги, тот и спрашивает. Кто разбирается в материальной культуре поздней античности, тот и отвечает. Стекло делал деньги на всём, что видел, но деньги были невидимы, а он любил потрогать. И за настоящее платил настоящим: за смерть – золотом, за мелкие увечья – бронзой и серебром – за прочие услуги. Стекло достал монету:

      – Это чё?

      – Серебряная гемидрахма диадоха Лисимаха.

      – А это чё?

      – С аверса – бык, с реверса – горгонейон.

      – Чё?

      – Лик Медузы. Вот как Плутарх