Билет на вчерашний трамвай. Лидия Раевская

развелся, но ему нужна была московская прописка. К тому же он спал. И трогательно причмокивал во сне.

      Помятый тамада дядя Митя коварно подбирался к моему декольте, пытаясь усыпить мою бдительность вопросами: «Милая, а вы помните формулу фосфорной кислоты?», «Барышня, а вы говорите по-английски?» и «Хотите, расскажу анекдот про поручика Ржевского? Право, уморительный!»

      Формулу фосфорной кислоты я не знала, даже когда училась в школе, потому что прогуливала уроки химии, английским на уровне «Фак ю» владею в совершенстве, а анекдоты про поручика Ржевского вызывают у меня приступы депрессии.

      Поэтому я ничего не отвечала, и мы с дядей Митей грустно налегали на многочисленные национальные блюда. Понятия не имею, как они называются, но особенно меня порадовал чернослив, начиненный сгущенкой с орехами. Его имелось аж три здоровенных блюда, и я активно сей недеетический продукт истребляла, не печалясь о фигуре. Тамада тоже не отставал.

      Я ела чернослив и пьянела от его вкуса настолько, что даже беззубый молдавский мачо Марчел скоро стал казаться мне весьма интересным юношей, и я криво подмигивала ему, пытаясь под столом дотянуться до его промежности ногой, дабы изысканно потыкать ему туфлей в яйца.

      Уж не знаю, до чьих яиц я дотянулась, но Марчел резво выскочил из-за свадебного стола и устремился в сторону туалета, прикрывая ладошкой рот.

      Я пожала плечами и подложила себе чернослива.

      Леля, которая устала слушать нравоучения новой свекрови, подошла ко мне.

      – Жрешь, жаба! – вежливо пожелала она мне приятного аппетита.

      – Жру, молдавская бабища, – ответила я и сунула в рот еще одну черносливину.

      – А понос тебя не проберет? – осведомилась Леля, окидывая взглядом два пустых блюда, стоящих передо мной.

      – А тебе жалко, что ли?

      – Не-а. Понось на здоровье. Только учти: туалет плотно оккупирован младшим братом Кличко, ага.

      Я прислушалась к своим внутренним ощущениям и не почувствовала никакого подвоха, но чернослив на всякий случай отодвинула подальше. Береженого, как говорится, бог бережет.

      – Пойдем, покурим, что ли? – без энтузиазма предложила Лелька, тыкая острым носком туфли в старого кота Мудвина, который лежал под столом кверху брюхом, обожравшись ворованной колбасой.

      Накинув на плечи шубы, мы вышли на лестничную клетку и задымили.

      – Ты мне скажи: что там у тебя, с Женькой-то, получилось? – спросила Лелька.

      – Ты про какого Женьку? – прикинулась шлангом я. Разговаривать о Женьке не хотелось.

      – Сама знаешь, про какого! – фыркнула подруга.

      – А ничего хорошего. Прожили мы с ним вместе две недели. Я работу себе новую нашла. Правда, три копейки платят, зато рядом с домом, и отпускают домой пораньше, когда Андрюшку из яслей забрать надо. Ну вот, Ксюша, значит, работает, а Женька дома сидит. Или на весь день куда-то сваливает. Мать моя, сама понимаешь, не в восторге. Каждый день требует, чтоб я или квартиру сняла, или по месту прописки жить ушла. Я ж у бабушки