Проданное ничто (сборник). Владимир Дэс

не подводил.

      Через неделю кабинет управляющего продезинфицировали, и я въехал в него вместе с настольными портретами родителей, жены и сына. Пусть люди думают, что я хоть кого-то люблю в этом мире.

      Я прошелся по кабинету. Пооткрывал дверки пустых встроенных шкафов. Понажимал кнопки селектора, проверил связь – все работало.

      Ладно.

      Я решил до окончания проданного Дьяволу часа ничего не делать и ничего не подписывать.

      Выпил чаю.

      Позвонил своим бабам.

      Вначале жене, напомнил ей, что она дура. Она согласилась, но почему-то заплакала.

      Потом любовнице – ей напомнил, что я теперь шишка покруче, чем был, пусть подумает, чем меня теперь будет удерживать. Такие мужики, как я, на улице не валяются, а таких, как она, с идиотами мужьями – пруд пруди.

      Она обозвала меня сволочью и почему-то тоже заплакала.

      Ладно пусть поплачут, меньше кое-чего другого сделают.

      Заодно вызвал секретаршу покойного, ветхую его подругу, и напомнил, что пора бы ей покинуть мое учреждение, а то, не дай бог, еще помрет, как ее дружок, здесь, в моей приемной, и придется опять все хлоркой посыпать, а я эту хлорку на дух не переношу.

      Она покачалась немного и ушла, шаркая и рыдая.

      Вот так.

      Вроде, все.

      До обеда еще оставалось два часа.

      Позвонить, что ли, отцу, помочь предстать пред Создателем.

      Позвонил.

      Не соединили, на облучении, говорят.

      Ладно, пусть облучают.

      Облучай, не облучай, а квартирка-то все равно моя будет.

      Из приемной послышался какой-то шум.

      Я выглянул.

      Оказалось, уводят под белы руки старую секретаршу.

      На ее место тут же села моя, вся в прыщах перекиси. Созревает девочка, и пусть созревает, от меня не уйдет. Сказал я ей, лупоглазой, чтобы не соединяла ни с кем и предупредила охрану, чтобы не пускали никого ко мне с улицы.

      Все дела – после обеда.

      Попросил принести газет, кофейничек и коньячок.

      До проданного времени оставалось полчаса.

      Постоял у окна, тонированного, зеркального.

      Внизу людишки, как букашки.

      Суетятся, козявки, бегают, лапками перебирают. Маленькие они какие-то, плюгавенькие, а я вон какой в зеркальном стекле – высокий, сильный, правда с лысинкой, но это ничего, это даже украшает меня, намекает на недюжинный интеллект – лоб от лысины кажется выше и мощнее. А раз лоб большой, значит, ума палата.

      Смерил я свой лоб пальцами впечатляет.

      С таким-то лбом я скоро и без Дьявола обойдусь.

      «Бамм!» – ударили часы. Я даже вздрогнул.

      Все – наступило дьявольское время.

      Осторожно, на цыпочках подошел я к своему креслу и тихо сел в него.

      Замер.

      Ничего.

      Потекли минуты.

      Я взял газету, начал читать.

      Через минуту заглянула секретарша, сказала, что звонят из больницы, от отца.

      «Ага, – обрадовался я, – похоже, каюк папаше».

      По такому случаю трубку грех не взять.

      А там