Боль свободы. На остриях двух лезвий. Жесуй Бесдеполь

ядовитые растения у основания, не боясь, что их сок вновь обожжет кожу.

      Только к обеду получается расчистить достаточно большой участок, чтобы можно было не бояться пожара. За этим, палкой можно осторожно пододвинуть горящие бревна, а заодно кинуть в костер еще несколько, устроившись на засыпанной обломками, неудобной поверхности.

      Неудобно разве что пробраться через костер, но теперь кусты не обязательно убирать полностью, так что смяв их, удается выбраться за границу леса, очерченную кустами. И здесь вновь ждет разочарование. Стоит лишь попытаться взять мясо убитых птиц в руку, как оно разваливается, испуская отвратительный смрад, распадаясь так, будто гниет на солнце уже не первый день.

      На пальцах неприятной, теплой влагой мертвого теста, липнут кусочки тухлого мяса. Рука, брезгливо трясясь, сразу же пытается стряхнуть их, но не столько ужасно вляпаться в тухлую, вонючую дрянь, оставшуюся от трупов, сколько пугает осознание того, что бесценное мясо птиц навсегда потеряно, и тщетны надежды скоро утолить разыгравшийся уже не на шутку голод.

      Снова умом хочет овладеть бессилие. Чертовы птицы. Гребаная планета! Чтоб это все сгорело!

      И тут же, опираясь на костыль, на одной ноге приходится вернуться к ковру из древесных обломков. Нужно успокоиться. Злость только напрасно расходует силы, которые еще нужны. Стать безразличным к страданиям – вот, что действительно нужно. Заточить копье, отправиться к цветочным чашкам, напиться этой дряни, чтобы потом изо рта вывалился плотный комок вязкой слизи, но дождаться, дотерпеть, встретить животное, заколоть и немедленно зажарить на костре. Только бы и его мясо не растворилось прямо во время готовки, свалившись на угли протухшими кусками.

      Хотя, конечно, легче вообразить, чем исполнить. Руки болят. Выдранные клоки волос на голове полыхают жаром. С каждым биением сердца в ранах и царапинах просыпается боль, колко врезаясь в раны свежим чувством.

      В то же время, дело позволяет отвлечься и не думать о боли. Нужно потрудиться, заставить себя охладеть и продолжать работать, но все же получается немного отвлечься. Край обожженной ветки действительно легче поддается ножу. Довольно быстро удается заточить дерево и сделать острую палку. На копье она, конечно, мало походит, но острый конец и длинная рукоять – это уже не мало.

      Костер продолжает гореть, и сейчас некогда пытаться двигать его ближе к тому месту, где растут цветы, хранящие в продолговатых чашечках живительную влагу. Нужно идти вдоль кустов, и нужно отыскать то место, откуда можно выбраться по другую от них сторону. Помнится, что оно должно быть недалеко, но даже примерно угадать насколько, разум упорно отказывается.

      Глаза успевают как раз отойти после утреннего ожога горячими испарениями зыбучего песка. Теперь они уже видят лучше, но в то же время нельзя не подумать о том, что нужно как можно бережнее относиться к глазам. Если бы только пар оказался ядовитым,