Запретное чтение. Ребекка Маккаи

курсе. Моя основная работа заключалась в том, чтобы стирать карандашные пометки в оркестровых партитурах, которыми пользовались в прошлом сезоне. Но как только я управлялся со всеми нотами, сезон снова заканчивался, нам возвращали очередные партитуры, и получалось, что работа у меня всегда не сделана.

      Я засмеялась:

      – А я большую часть рабочего времени стираю в книгах пометки, сделанные цветными мелками.

      – Некоторым книгам разноцветные пометки пошли бы только на пользу! – пошутил Гленн не слишком удачно, но я не стала судить его строго, он тоже успел выпить.

      – Я люблю разглядывать людей, когда играю, – поделился он. – Но сегодня, я смотрю, они развернули рояль к стене.

      Он бросил взгляд на человека в недорогом костюме и фартуке: тот указывал подбородком в сторону фортепиано и стучал пальцем по наручным часам. Гленн поставил бокал и вытер руки салфеткой.

      – Вот черт, – выругался он. – Вечно отмораживаю себе пальцы прямо перед тем, как сесть за инструмент.

      Он поднес ладони ко рту и подышал на них. Он смотрел мне прямо в глаза, и было очевидно, что он старается очаровать и заворожить, чтобы не дать мне отвести взгляд. Ему это удалось.

      – Что для вас сыграть? – спросил он, прежде чем удалиться к роялю.

      – Что-нибудь, от чего эти ребята раскошелятся.

      – Вверну куда-нибудь “Братишка, не подкинешь десять центов?”[34], – сказал он, смеясь.

      Он все не уходил.

      – Послушайте… – Гленн замялся и сделал глубокий вдох, как будто я не знала, что принято говорить после этого “Послушайте…”. – Меня торопят, и времени пообщаться сегодня уже не будет, но на следующих выходных у меня премьера одной вещи. То есть не у меня премьера, а у оркестра, но они будут играть мою вещь. Это джаз и, знаете, совсем не заунывно. Вам непременно надо прийти.

      Я удивленно вскинула брови и кивнула.

      – Ну, то есть я там, конечно, буду все время на сцене, но после концерта мы устраиваем вечеринку.

      – Может, выберусь, – ответила я.

      Он достал из кармана визитку, написал на ней: “Старр Холл, 15.00, суббота, 3 декабря”, адрес и свой телефон и вложил карточку мне в руку. Потом он поднес мою ладонь к лицу, и на мгновение мне показалось, что он ее сейчас поцелует.

      – Вы умираете? – спросил он вдруг.

      – Что? – переспросила я.

      – На фортепиано. Играете?

      – Да.

      – Я так и подумал. Хорошие пальцы.

      Он наконец направился к своему круглому табурету, на ходу улыбаясь мне через плечо и сверкая зубами, белоснежными, как его рубашка.

      Я развернулась и встретилась глазами с Рокки, который припарковал свое кресло поближе к оливкам. Он как-то сказал мне: “Во всем есть свои плюсы. Поскольку людям неловко подойти ко мне и заговорить, никого не смущает, если на вечеринке я сижу один. Они думают, что это мое естественное состояние. Поэтому мне не надо волноваться, что обо мне подумают, – можно просто спокойно сидеть и за всеми наблюдать”. Я тогда возмутилась: “Ты сам понимаешь, что говоришь ерунду! Люди ничего

34

Brother, Can You Spare a Dime? (1931) – самая известная песня времен Великой депрессии.