Стезя смерти. Надежда Попова

и впрямь кончится дракой, невзирая на присутствие постороннего, а то и чем похуже, и его свидетель неизвестной ценности очутится в лазарете, в тюрьме, что еще полбеды, или, что вполне вероятно, учитывая его состояние, вовсе на кладбище.

      Поднявшись и шагнув наперерез взбешенному приятелю покойного, Курт ухватил того за шиворот, рванув назад и опрокинув спиною на стол, другой рукой удержав за грудки, не давая не то чтоб спорить и бесноваться, а и попросту как следует вздохнуть, и, боясь сорваться, повторил попытку держателя заведения, перебив царящий вокруг гам свистом. Неизвестно, в чем была причина возникшего молчания – в неожиданности ли его поступка, в том ли, что разгоряченные спором припомнили, наконец, что за посетитель стал в этот раз свидетелем их внутренних противостояний, однако тишина водворилась – пусть неполная, ропотная и готовая в любой миг вновь сорваться в гвалт.

      – Я так полагаю, – спеша договорить, пока никому не пришло в голову прервать его, предложил Курт, – что для всеобщего спокойствия хотя бы один должен удалиться. Полагаю также, что со мною согласятся прочие представители юридической науки, если таковые присутствуют, что покинуть наше общество должен зачинщик, а посему я бы попросил вывести господина будущего адвоката освежиться.

      – Что-о?! – возмущенно протянул тот, и тишина-таки слетела, снова заполнившись голосами, однако, к своему облегчению, господин следователь услышал одобрение, и уже через несколько секунд дверь со стуком затворилась за спиною выдворенного прочь нарушителя спокойствия.

      – Сядь-ка, – подвел итог ситуации Курт, подтолкнув своего непоседливого свидетеля обратно к скамье, и тот плюхнулся на сиденье, недовольно поглядывая на него и оправляя сбившийся воротник. – И угомонись.

      – Не в том месте вы находитесь, господин дознаватель, – сообщил он уже не совсем ровным голосом, – чтоб распускать руки.

      Курт улыбнулся преувеличенно дружелюбно, видя, как присевший рядом Бруно насторожился, и качнул головой:

      – Нет, друг мой, руки распускать я имею право где угодно, от местного собора до жилища любого из здесь присутствующих… – Фельсбау умолк, упершись локтями в столешницу и глядя перед собой; Курт вздохнул, посерьезнев. – А теперь, парень, повторяю: угомонись, глубоко вдохни и соберись, ради Бога, ибо мне бы не помешал мало-мальски устойчивый просвет в остатках твоего рассудка.

      – Я, – уже почти спокойно и тихо отозвался тот, не поднимая головы, – в последние пару дней, знаете ли, не в лучшем настроении.

      – Quod facile ad intelligendum est[48], – согласился Курт. – Однако твоей наилучшей услугой умершему товарищу будет не глушение вина пивными кружками и не пьяная драка со всевозможными идиотами, а попытка помочь следствию. А теперь давай начнем наш разговор с простого вопроса: откуда такое недовольство покойным и что вот это был за человек?

      – Homo audacissimus atque amentissimus[49]… – все еще зло пробормотал Фельсбау,

48

Что легко понять (лат.).

49

Человек неслыханной наглости и небывалого тупоумия (лат.).