Оазис. Олег Ждан-Пушкин

застегнуть меха гармошки и опустить бубен, но Адам все ходил то вприсядку, то ковылял гуськом перед Юзефой – видно, больше, чем другим, капля попалась.

      – «К нашей царевне, к нашей королевне!..» – наконец прокричал он, а когда ступил разбитым сапожищем на ступеньку, Юзефа решительно взмахнула половой тряпкой.

      – Назад, – сказала спокойно.

      – Юзефа! – удивился Адам. – Мы тебя взаправду сватать пришли!

      – Назад!

      – Ох и дура ты, Юзефа, – сказал Адам. – Чтоб тебя рожевские волки сватали…

      Рожево – лесная деревня неподалеку от города.

      – …чтоб тебя…

      Но договорить не успел.

      Возвращаясь, играли, били в бубен еще веселее, злее, однако на том сватовство закончилось. «Изя! – сказали на следующий день, когда Либанов выставил бутылку за свой карман. – Славянская у тебя душа!»

      А что касается Юзефы, то баба есть баба. Целила тряпкой в Адама, попала в Максима. Чуть не свалила человека с ног. Известное дело, не православная была, католичка.

      Или, например, рассказывали, будто появился Андрей Соловей в городе, придерживая одной рукой мальца шести-семи лет, а другой – петуха на веревочке; малец всем улыбался, с кем заговаривал отец, а петух грозно клекотал и хлопал на чужих крыльями…

      Или будто вовсе не летом, не пешком со стороны речки пришли они в город, а прикатили со станции на полуторке. Машина остановилась у чайной, где столовались шоферы и прочий дорожный и бездомный люд, и Андрей Соловей, замерзший до синевы, с ребенком, закутанным в лохмотья, прокричал из кузова:

      – Что за город?

      Такой-то, ответили.

      – У вас какая власть? Советская?

      – Советская.

      – Слезаем, Тишок! Приехали. Здесь наших не бьют!

      Но это уж слишком недостоверно – вроде как каждому городу по штату положено иметь своего мудреца и своего простофилю. Соловей не был ни тем, ни другим – это молва представляла его в таких образах, а иногда просто путала за давностью событий с другой городской знаменитостью – дурачком Федей, который опять же никогда дурачком не был. Дурачком его называли люди, уважавшие себя сильнее, если презирали кого-нибудь, ну а Федька все это во внимание не брал – сам никого особенно не уважал, не презирал, жил как нравилось. О нем, Федьке, речь впереди.

      А что касается всех этих малодостоверных историй, то их можно было бы не приводить здесь, если бы не одна деталь: в каждой из них, кроме Соловья, присутствовал этот малец, его сын, пасынок или кто еще?

Челобитый

      Навел меня на следы Соловья еще один веселый человек, бывший городской художник Антон Антонович Челобитый. Что значит «городской художник»? Значит – оформитель красных уголков, рисовальщик плакатов и транспарантов, копировщик портретов вождей, а для статуса – учитель рисования в одной из школ. Я знал его со школьных лет, хотя учиться у него не пришлось, да и кто не знал Челобитого в нашем городе? Его костлявая фигура с длинной беспокойной