Живица. Исход. Борис Споров

каната с увесистым узлом-кулаком на конце. Казалось, что в минуту старик делал один вздох.

      – Плох наш дедушко стал, – по-обыденному просто пояснила Мурашкина. – Байт, – она взяла ведро с помоями, чтобы вынести, – байт, что умирать решил. Да уж и то верно – пора…

      Еще раз глянув на деда, Анна почувствовала, что вот сейчас же и заплачет от жалости или страха.

      – Ересь по миру сорят, – после долгой паузы подтвердил дед сам себе.

      Анна скоренько запеленала-закутала Гришу и, кое-как простившись и отказавшись от чая, ушла, чтобы вторично уже сюда не приходить.

      «Поступил учиться», – решила она о Викторе и как будто успокоилась…

      Без помощи Анна так замоталась с сыном, так он ее закружил, что она даже удивилась, когда получила из Перелетихи письмо, написанное сбивчиво, с досадой. Её упрекали в том, что на последние два письма она не ответила, что с ноября от нее вовсе нет весточки, что… Впрочем, толком письмо Анна так и не поняла, читала, а понять не могла. Однако в тот же день отправила по почте матери сто пятьдесят рублей, а что до письменного ответа, то все откладывала – руки не доходили… А точнее: в письме надо было лгать, а лгать она не смогла бы.

      В последнее время Соловьев почему-то стал более вспыльчив и капризен. Анна помалкивала – ее ли дело; но однажды все же пожаловалась Ирине:

      – Что-то мой без конца беленится… Яичко поджарю – будешь?

      – Жарь, буду. Кто беленится? Соловьев беленится?

      – Ну а еще-то кто? – Анна поставила на электроплитку сковороду, присела рядом на стул. – Не так да не так – не угодишь. То мечется весь день, как взбалмошный, то запрется в кабинете – и ходит, ходит.

      Ирина вздохнула – точно опустошилась.

      – Работа такая, на нервах… А может, понравилась. Загрызет. – И усмехнулась, как поморщилась. – Они ведь все… кобели. Секретарша для них – рабочая жена… Так-то.

      Анна насторожилась, мгновенно припомнив каждое слово, каждый каприз Соловьева.

      – А кто ж его знает, право. – Она помолчала. – Нет уж, хватит, ни в жизнь, скорее сдохну.

      – Дура деревенская. – Ирина добродушно усмехнулась. Но, поднявшись со стула, нервно обхватила себя руками за плечи, точно подумала вслух: – А может, так и правильно, может, так и надо, не знаю… Как все надоело…

      5

      Поздний вечер. На дворе первая мартовская оттепель. В открытую форточку тянет весной – запахом сосулек и оттаявшего леса. Но за окнами темно, неприветливо, и Анна с удовольствием отстукивает на машинке десятую страницу «левого» текста.

      Пошлепывая калошами, с ведром в руке вошла тетя Маша – уборщица.

      – Анна Петровна, – обратилась она, запястьем руки со лба убирая волосы, – там к тебе приехали, спрашивают, похоже – гости.

      Анна пожала плечами и, уверенная, что к ней не может быть никаких гостей, пошла в коридор парадного.

      – Ой, – ахнула, отшатнулась к двери и закрыла глаза. – Мама…

      На чемодане сидела мать, по бокам от неё стояли братья.

      И, не обронив еще ни слова, Анна