Зверь из бездны. Евгений Чириков

и радостное торжество рождало в нем бодрость и энергию: теперь ясно, что свои – красные убили бы корниловца-офицера без всякого смущения. Подскакали трое. Двое с карабинами наготове.

      – Что, братцы, скажете? Кто у вас старшой?

      – Так что для нас вы теперь как всякий подозрительный проходящий. А потому мы обязаны арестовать и представить…

      – Куда?

      – На станцию, к есаулу.

      – Да я сам туда иду.

      – А оружие отобрать… Я мог бы убить и без всякого разговора. Раз вы выхватили оружие, я мог…

      – И рубил бы! Много теперь таких шляется, – злобно подкричал другой, самый молодой, безбородый. – Кругом шпионы теперь…

      – Откуда и зачем?

      С каждой минутой кубанцы говорили грубее и злобнее. Переставали верить.

      – Вон мы теперь гоним много разных. Отдай револьверт!

      – Не имеешь права говорить мне «ты».

      – А ты поговори еще! Давай револьверт. А то…

      Лошадиная морда засверкала глазами перед лицом, щелкнул замок карабина.

      Отдал револьвер, и все захохотали.

      – Корниловец не отдал бы, братцы!

      – Чего с ним толковать? Гони его в стадо.

      – Я сам пойду… Не трогать!

      – Ого! В бараньем зипунке, а грозный. А где погоны девал? Мы, брат, на тебе не видим… Иди туда, в гурт! Ну, не разговаривать, так твою…

      Стал, было, объяснять, почему он в тулупчике и без погон, но бросил: не верили и поднимали на смех. Очутился в толпе гонимых гуртом на станцию. Шли быстро, иногда легкой рысью. Казаки посвистывали и покрикивали:

      – Ну, ну, ну!.. Кто упадет, не подымется…

      – Тоже папаху надел… Ваше благородье называется…

      И хохотали над папахой и над тем, что он припадает на ногу, и над тем, что молчит и не отвечает на насмешки.

      Выгнали на железнодорожный путь. Грустно загудели телеграфные проволоки. Впереди мигнули огни: близко станция. У последней сторожевой будки, где стоял караул, остановились и спрыгнули с коней.

      – Стой, сволочь.

      Тихо погуторили с караульными. Покурили. Арестованные стояли с понурыми головами, тоскливо и пугливо оглядывая друг друга.

      – Кто у вас старшой? – спросил сердито поручик. – Доложите есаулу, что его желает видеть поручик Корниловского полка Паромов.

      Никто не ответил. Были заняты какими-то таинственными разговорами. Из долетавших отдельных фраз и обычных технических выражений поручик Паромов понял, что у них происходит совещание и спор о том, как лучше сделать: расстрелять сейчас «без всякого докладу», разбудить есаула или оставить дело до утра. Верно, кроме поручика, поняли в чем дело и некоторые другие: молодой рыжий и веснушчатый парень с бабьим лицом, присев на сложенные шпалы, заплакал вдруг, фыркая носом.

      – Не реви, сволочь, а то… пришибу вот прикладом.

      Слезы вызвали только злобу и раздражение:

      – Заткни ему глотку-то прикладом! Плачет еще…

      – Я… товарищи… мобилизованный… Я против воли шел…

      – Товарищи!