Законодатель. Том 1. От Саламина до Ареопага. Владимир Фадеевич Горохов

рехнувшихся умом!

      Друзья в нерешительности молчали. Пользуясь выгодной для себя ситуацией, архонт промолвил:

      – Я бы хотел наедине поговорить с хозяином. Не возражаете? Или возражаете? А то от слабоумных можно получить любой ответ!

      Находившийся «не в своём уме» хозяин продолжал гримасничать, кивнул друзьям, и те исчезли. Вдогонку им Солон крикнул:

      – Приходите как-нибудь на неделе, будем пить козье молоко!

      – Стало быть, сказано, – откликнулись хором удаляющиеся друзья.

      После ухода Конона, Клиния, Гиппоника и Дропида, оскалив зубы, купец обратился к архонту:

      – Будешь стоять, сидеть или приляжешь, уважаемый Аристодор?

      – Сяду на крышу, – съязвил тот и тут же, весьма приязненно, добавил, – перестань паясничать, Солон. В своём мнимом безрассудстве ты переходишь все допустимые пределы. Не пристало тебе такое. Ты же сам поучал: «ничего слишком» Давай лучше благоразумно поговорим начистоту.

      После этих слов архонта «сумасшедший» поэт выздоровел. Он снял с головы шапочку, отбросил в сторону мешковину, обрёл свой естественный облик и пригласил гостя сесть. Сам же, предвидя затруднительный разговор, обосновался напротив.

      – Итак, я слушаю тебя, архонт, – сказал он ровным спокойным голосом.

      – Это я должен выслушать твои объяснения, – порицающе возразил собеседник, усаживаясь на скамье, – поэтому, собственно, и пришёл. Ты, Солон, поднял в Афинах смуту. Своими песнями о Саламине накликаешь бедствие, раздуваешь пламя беззакония и произвола. Но ведь хорошо известно, что на сей счет, гласит закон: «Всякий, кто призывает к походу на Саламин, подлежит изгнанию или смерти». Неужели тебе надоело жить? Или полагаешься на мнимое сумасшествие? Нет, дорогой поэт, ни меня, ни других архонтов, ни Ареопаг так просто не проведёшь. Да и остальные афиняне не очень-то верят в разыгрываемое помешательство. Ты выбрал сомнительный, не плодотворный путь, любезный. Тебе, придётся держать ответ перед Экклесией. Будь готов к этому, страшись!

      – Я готов ко всему, даже к самому худшему! – глядя архонту в глаза, пылко ответил Солон. – И не страшусь никого! Я склонен держать ответ перед афинским демосом. Но, умалишённым, Аристодор, мне пришлось прикинуться потому, что умных граждан либо не хотят, либо боятся в Афинах слушать. Только слабоумный у нас имеет большую свободу. Все остальные молчат. Они чувствуют себя пренебрежёнными, скованными и обманутыми. Жизнь для многих людей стала невыносимой. Очень многие недовольны ситуацией, и выхода из этого пока не видно. Разве ты ослеплён, ничего не замечаешь, архонт? Неужели ничего не слышишь?

      Гость задумчиво смотрел на собеседника, всем своим видом давая понять, что ничего не слышит и не замечает, хотя со зрением и слухом у него всё в порядке.

      – Я боюсь, Аристодор, – продолжил далее Солон, – как бы смута, более глубокая, чем нынешняя, не охватила вскоре всю Аттику. Тогда для нас могут наступить чудовищные времена, не поможет и святость сомнительных законов. Касательно Саламина, то он как раз, поможет избежать худшего. На