Сочинения. Константин Станюкович

быстро пожав Володе руку, он понесся на бак.

      Володя спустился вниз и, заметив у кают-компании вестовых, просил указать батюшкину каюту.

      Один из вестовых, молодой, белобрысый, мягкотелый, с румяными щеками матрос, видимо из первогодков, не потерявший еще несколько неуклюжей складки недавнего крестьянина, указал на одну из кают в жилой палубе.

      Это была очень маленькая каютка, прямо против большого машинного люка, чистенькая, вся выкрашенная белой краской, с двумя койками, одна над другой, расположенными поперек судна, с привинченным к полу комодом-шифоньеркой, умывальником, двумя складными табуретками и кенкеткой для свечи, висевшей у борта. Иллюминатор пропускал скудный свет серого октябрьского утра. Пахло сыростью.

      Между койками и комодом едва можно было повернуться.

      – Батюшка еще не приезжал?

      – Никак нет, ваше благородие! – отвечал белобрысый вестовой и, заметив, как интересуется каютой и подробно ее осматривает Володя, спросил:

      – Нешто и вы с попом будете жить?

      – Да, братец.

      – Так позвольте вам доложить, что я назначен вестовым при этой самой каюте. Значит, и вам вестовым буду.

      – Очень рад. Как тебя зовут?

      – Ворсунькой, ваше благородие…

      – Это какое же имя?

      – Хрещеное, ваше благородие. Варсонофий, значит. Только ребята все больше Ворсунькой зовут… И господа тоже в кают-компании.

      – Видно, недавно на службе?

      – Первый год, ваше благородие… Мы из вологодских будем…

      – А фамилия как?

      – Рябов, ваше благородие…

      – Ну, Рябов, – проговорил Володя, считавший неудобным звать человека уменьшительным именем, – будем друзьями жить. Не правда ли?

      – Так точно, ваше благородие. Я стараться буду.

      – А грамоте знаешь?

      – Никак нет, ваше благородие…

      – Я тебя грамоте выучу. Хочешь?

      – Как прикажете, ваше благородие…

      – Да я не могу приказывать. Твоя воля.

      – Что ж, я согласен, ваше благородие.

      – Ну, прощай, брат… Вот тебе!

      Володя сунул матросу рублевую бумажку и вышел вон.

      – Ишь ты! – проговорил с радостным изумлением Ворсунька и пошел рассказывать вестовым, какой добрый, простой молодой барин: и грамоте обещал выучить, и так «здря» бумажку дал.

      Ашанин ушел в восторженном настроении духа.

      В нескольких шагах от корвета он снова встретил пожилого рябоватого матроса с серьгой, который нес ведро с горячей смолой.

      – А что, Бастрюков, каков у вас командир? Довольны вы им? – спросил Володя.

      – Нашим-то Василием Федорчем? – воскликнул останавливаясь Бастрюков и словно бы удивляясь вопросу Володи. – Видно, вы про него не слыхали, барин?

      – То-то, не слыхал.

      – Так я вам доложу, что наш командир – прямо сказать – голубь.

      – Добрый?

      – Страсть добер. Я с им, барин, два года на «Забияке» в заграницу ходил, в Средиземное море. Он у нас тогда старшим офицером был. Так не то