Сообразим на троих, или Требуется пожарный. Павел Гушинец

удар в моей жизни. Отлично понимая, что нанести второй удар мне не дадут, я вложил в него всю свою злость на этого гада, весь опыт, всю силу, накопленную на тренировках с капитаном. Пантюха даже как-то приподняло над кафельным полом мойки. Он врезался спиной в стену и сполз вниз. В ту же секунду один из «дедушек» разбил ярко горящую электрическую лампочку и «мойка» погрузилась в кромешную тьму.

      Слышу из этой темноты:

      – Пантюх, ты как? – это Зяма, второй по иерархии «дедушка», правая рука Пантюха.

      В ответ – стон. А потом с трудом:

      – Он мне шелюшть сломал!

      – Что с ним делать будем.

      И тут шипящее, полное ненависти:

      – Убьём!

      Я прижался спиной к умывальникам.

      – Подходите, гады! Сейчас я вас всех.

      Тишина. Молчат. Опасаются подходить первыми. А глаза мои потихоньку к темноте привыкают. И вижу я в этой темноте крохотную щёлочку под дверью, через которую едва видимый свет пробивается. На этот спасительный свет я и рванул. Кто-то молча бросился мне наперерез, но я оттолкнул его всем телом, сбил с ног, с размаху распахнул дверь и вывалился в коридор. Мне вслед кричали, грозили, но я уже бежал прочь.

      Всю ночь я прятался под лестницей. Меня искали. Мимо ходили какие-то тени, негромко матерясь сквозь зубы.

      Утром в казарму пришёл офицер. Построил нас, и началась обычная армейская нудятина. Зарядка, пробежка, застилание кроватей, умывание. Пантюх с распухшей мордой прятался за спинами. Каким чудом его не замечали – ума не приложу. Зато Зяма на построении, проходя мимо, прошипел:

      – П… да тебе, Док. Не жить тебе больше.

      Терять мне было нечего. Как санинструктор я проверял качество приготовляемой пищи. Прихожу в столовую, где Зяма в то утро назначен старим наряда. И обращаюсь к дежурному прапорщику.

      – Товарищ прапорщик, разрешите позвать старшего по наряду.

      – А, санинструктор? – важно кивает прапорщик. – Зачем он тебе?

      – Надо решить кое-какие организационные вопросы.

      – Решайте, – пожимает плечами прапорщик. – Эй, Зяма, иди сюда!

      – Я лучше сам.

      – Ну иди, – сказал прапорщик и равнодушно отвернулся.

      Мне только этого и надо. Я перехватил Зяму в «холодном цеху». В крошечной вонючей комнатке, где натирали свёклу на салаты и резали капусту. Зажал его в углу и начал методично и молча бить. Представлял, как они отыграются на мне и бил ещё сильнее. Бил за Пантюха, за всю их подлую компашку. Зяма быстро понял, что сопротивление бесполезно. Только закрывался руками. А я крушил ему ребра, бил по почкам и в печень. Наконец он свалился и заскулил.

      – Лезь под стол, сука, – прорычал я.

      Он полез. Забрался под стол, обитый оцинкованной жестью, свернулся в комочек и скулил, как собачонка. Я вспоминал, какой он гордый и страшный ходил по казарме ещё совсем недавно. И не удержался. От всей души двинул ему сапогом в живот.

      – Если выживу – убью вас всех по одному, – пообещал я.

      И ушёл.

      Они бы меня конечно достали этой же ночью. Но спасла случайность.