Дочь Клеопатры. Мишель Моран

грохотом захлопнув двери, Ирада задвинула железный засов, и наступила мертвая тишина. Слышалось только потрескивание факелов. Птолемей заплакал.

      – Тихо! – прикрикнула мать.

      Приблизившись к ложу, я взяла мальчика на руки.

      – Все будет хорошо. Смотри, – ласково прибавила я, – ведь мы же вместе.

      – Где папа? – выкрикнул он.

      – Придет, – отвечала я, гладя его по руке.

      Братишка почувствовал мою ложь и завопил высоким голосом.

      – Отец! – плакал он. – Отец!

      Мать подошла к нему через комнату и ударила по лицу. На нежной щеке отпечатался след от ладони. Малыш замолчал; его нижняя губа задрожала, и Хармион забрала у меня братишку, пока он снова не разревелся.

      – Простите, – сорвалось с моих уст. – Я только хотела его успокоить.

      Мать поднялась по мраморной лестнице на второй этаж, а мы с Александром сели на нижней ступеньке.

      – Видишь, как вредно быть доброй? – произнес он и покачал головой. – Лучше бы ты его шлепнула.

      – Птолемей – ребенок.

      – А мама сражается за свою корону. Думаешь, ей приятно слушать, как он причитает и зовет отца?

      Обняв колени, я поглядела на груды дров.

      – Она ведь не подожжет мавзолей. Это всего лишь способ отпугнуть Октавиана. Говорят, его людям годами не выдавали жалованья. Ему нужна наша мама. Ему нужно все это.

      Брат промолчал. Только встряхнул на ладони пару игральных костей. Потом еще и еще.

      – Прекрати, – не сдержалась я.

      – Сходи к ней.

      Я подняла глаза: мама сидела на резном деревянном ложе и неотрывно смотрела на море. Теплый бриз развевал тонкий шелк платья.

      – Разозлится.

      – На тебя – нет. Ты ее маленькая луна.

      Александра Гелиоса назвали в честь солнца, а мне досталось имя ночного светила. И хотя мама часто повторяла, что ее маленькая луна всегда все делает правильно, я почему-то медлила.

      – Она не должна быть сейчас в одиночестве. Ей страшно, Селена.

      Я взошла по ступенькам. Мама не обернулась. Ее тяжелые косы, увитые жемчугом, венчала корона с изображением грифа, который жадно тянулся к морю, словно желал улететь. Я присела рядом на ложе и стала смотреть в ту же сторону. На бескрайних голубых просторах пестрели сотни надутых парусов. Все корабли направлялись в гавань Безопасного Возвращения. Никакого сражения. Никаких попыток сопротивляться. Год назад наши суда потерпели полное поражение при Акции, и теперь они просто сдались.

      – Мальчишка, – промолвила мать, не взглянув на меня. – Решил отобрать у Антония половину Рима, глупец. Юлий был величайшим из мужей, но даже его нашли мертвым в Сенате.

      – Я думала, наш отец – величайший из римских мужей.

      Она обернулась. Ее светло-карие очи сияли почти как золото.

      – Юлий ценил свою власть превыше всего. А твой отец любит лишь вино и гонки на колесницах.

      – И тебя.

      Уголки ее губ изогнулись книзу.

      – Да.

      Мама уже снова смотрела на волны. В первый