Предел погружения. Ким Корсак

повернулся на бок, натянул на плечо сползшее одеяло.

      Одеяло было тонким, но мягким, и грело, пальцы уже не мерзли. Спать не хотелось, хотелось выглянуть из каюты, зайти в центральный, видеть, что происходит, как лодку уводят вниз, но сейчас ведь в центральном и без него забот хватает. Командир не зря предупреждал.

      Что ж, это не в первый раз – оказаться в стороне, случайным, ненужным, в то время как все кругом чувствуют друг друга с полужеста.

      – Погружаться на глубину шестьдесят метров, дифферент пять градусов на нос…

      Сашка сел на койке, подтянул колени к груди.

      Неделю назад в это время он тихо-мирно попивал сидр в пабе на Кирочной, потом шёл гулять по каналам, куда ноги выведут: хоть к Дворцовому мосту, хоть на Выборгскую сторону. Подставлял лицо ветру, поглядывал на щебечущих туристов.

      К вечеру можно было зайти в клуб. Горячие руки на талии, капельки пота на висках, биты, пульсирующие в затылке. Изгибаться, извиваться, приникать телом к телу, глотать паршивый виски, разбавленный сладкой колой. А потом вырваться из прокуренного, проспиртованного зала на свежий воздух, пить и пить его.

      Вот здесь, на лодке – когда он сможет снова его глотнуть?

      – Скорость пять узлов, глубина двадцать пять… тридцать… тридцать пять…

      Свободы всегда было много. Забросить академию, сидеть на берегу с бумагой и карандашами вместо лекций, валяться на кровати с книжкой вместо задач по геометрии… даже и школу прогуливать целыми днями – ну, это ещё до Питера было, они ещё были маленькими. Мама уходила вечером и возвращалась в середине дня – сонная, с розовыми набухшими веками, растрепавшимися волосами. «Сашка, Алька, уроки сделали?» Не дожидаясь ответа, валилась на диван, зевала. Они ставили ей рядом с кроватью пластиковую бутылку с водой, тарелку с бутербродами, если что-то ещё оставалось в холодильнике и в хлебнице, и бежали на овраг – там собирались все со двора.

      – Сорок пять… пятьдесят… пятьдесят пять…

      Может, всё-таки в центральный? Или к механикам. Как-никак, считается, что он здесь для того, чтобы репортаж писать – а как он напишет репортаж, не выходя из каюты?

      А как называют на флоте посторонних, которые мешаются под ногами в ответственный момент, да ещё, чего доброго, лезут с расспросами? Сходи к механикам, Вершинин – узнаешь.

      Хмыкнув, он спустил ноги на пол, потянулся под койку за своим рюкзаком. Надо выложить то, что ещё не успел: блокнот с ручкой, блок ментоловой жвачки, томик Лорки. Смена белья – ладно, пусть пока лежит. Тюбик пасты, щётка – в тумбочку. Шарф можно не выкладывать, он его взял на всякий случай: никто так и не сказал ему, жарко или холодно на подводных лодках. Пока вроде ничего, в рубашке и брюках нормально.

      – Глубина шестьдесят метров. Осмотреться в отсеках.

      – Второй отсек осмотрен – замечаний нет.

      – Первый отсек осмотрен – замечаний нет.

      – Восьмой отсек осмотрен – замечаний нет…

      Уши закладывает, прямо как в самолёте. Интересно, потом пройдёт или все три месяца будешь ходить с чувством, будто тебе в уши ваты напихали? Можно у врача спросить. Где-то