Зажечь небеса. Эмма Скотт

слезы, страница была испачкана кровью.

      Это слезы Уэса.

      Кровь Уэса.

      Внизу страницы стояла подпись: его имя, не мое. Словно признание.

      – Да, Уэс, – проговорил я, чувствуя, как по щекам текут слезы. – Правда. Вот она – правда.

      Мы забрались в вертолет, и над Уэсом склонилось еще несколько врачей. В ход пошли капельница, кислородная маска, но я увидел, как один из медиков мрачно покачал головой.

      Кто-то помог мне снять бронежилет и попытался заняться моей рукой.

      – Оставьте, – сказал я. – Дайте ручку.

      – Чего? – переспросил врач, перекрикивая шум, создаваемый вертолетными лопастями. – Ручку?

      Я посмотрел на Уэса – глаза закрыты, лицо страшно осунулось и побледнело.

      – Дайте чертову ручку! – пронзительно заорал я.

      Парень исчез из поля моего зрения, потом вернулся с шариковой ручкой. Я вырвал ее у него из рук, прижал тетрадь к ноге левой рукой – рука онемела, я ее почти не чувствовал – и накорябал на чистой странице:

      Отем,

      Это и всё остальное написал Уэс. Для тебя.

К

      Я попытался указать адрес, но ручка выпала из пальцев. Я прижал тетрадь к груди медика, голова у меня кружилась, глаза закрывались. Вертолет взлетел.

      – Вы должны отправить это почтой. Отправьте это…

      – Что? Твоя рука…

      – К дьяволу мою руку, вы должны это отправить. Отем… Отем Колдуэлл. Университет Амхерста… Риден Холл. Нет. Роудс?.. – В глазах опять потемнело, и на этот раз я не смог открыть глаза. – Черт, не могу… Это в Амхерст. Поняли? Отем…

      Наступила темнота.

      Часть II

      Небраска – Июль

      Глава первая

      Отем

      Солнце поднималось над горизонтом, заливая всё вокруг расплавленным золотом, а темно-синие и фиолетовые краски ночи медленно таяли.

      – Только посмотри. – В голосе отца звучало благоговение. – Невероятно, правда?

      Я крепче прижалась к его боку и кивнула. Мы сидели на качелях, установленных на крыльце, и любовались восходом.

      – Да, действительно, невероятно.

      – Когда видишь такой восход… Сразу появляется ощущение, будто грядет нечто удивительное.

      Я снизу вверх заглянула в его посеревшее, осунувшееся лицо. Его волосы, прежде ярко-рыжие, как у меня, совершенно поседели после операции на сердце, через которую папа прошел в прошлом октябре. Папины плечи и грудь казались у́же, чем прежде, клетчатая рубашка висела на нем мешком. Он снова работал на земле, хоть и не так интенсивно, как раньше.

      – Нечто удивительное, – повторила я и тихо вздохнула.

      Я почувствовала, что папа смотрит на меня сверху вниз.

      – Почему ты никогда не хочешь говорить об этом парне, о Конноре? Ты ни разу его не упомянула с тех пор, как приехала.

      Это имя наполнило мое сердце тихой тоской и пронизывающим страхом. Стоило мне подумать о Конноре, и в душе оживали потаенные, обжигающие мысли, которые я так долго