Тринадцатая сказка. Диана Сеттерфилд

смех Изабеллы, отдававшийся у него в ушах гулким звоном церковных колоколов. Он повертел головой; из глаз хлынули слезы.

      – Положи их куда-нибудь, – скомандовала Изабелла. – У меня готов тост.

      Он взял стакан и уловил исходящий из него спиртной дух.

      – За будущее!

      Чарли осушил стакан одним глотком и закашлялся – он не имел привычки к крепким напиткам.

      – Ты ведь их еще не разглядел? – спросила она.

      Его лицо выразило недоумение.

      – Смотри.

      Изабелла повернулась к сверткам, которые он оставил на письменном столе, и распаковала их один за другим, а затем отступила в сторону, открывая ему обзор.

      Он медленно повернул голову. В свертках оказались младенцы. Близнецы. Он стоял и смотрел, смутно догадываясь, что от него ожидают какой-то реакции, но будучи не в состоянии что-нибудь сказать или сделать.

      – Ох, Чарли, да проснись же ты, ради бога!

      Сестра взяла его за руки и в дикой пляске завертела по комнате.

      Как ни странно, головокружение от танца пошло ему на пользу, внеся хоть какую-то упорядоченность в сумбур его мыслей. Наконец Изабелла остановилась, приложила ладони к его щекам и сказала:

      – Роланд умер, Чарли. Остались только мы – ты и я. Понимаешь?

      Он кивнул.

      – Хорошо. А теперь скажи мне, где папа?

      Когда он сказал, у нее началась истерика. На крики явилась Миссиз, которая отвела Изабеллу в ее комнату, уложила в постель и, дождавшись, когда она утихнет, спросила:

      – Дети – как их зовут?

      – Марч, – сказала Изабелла.

      Но Миссиз интересовала не фамилия – ее она знала и так. Весть о замужестве Изабеллы дошла до нее несколько месяцев назад, как и весть о рождении детей (ей не было нужды подсчитывать месяцы на пальцах, однако она это сделала, задумчиво поджав губы). Пару недель назад она узнала о смерти Роланда от воспаления легких. Она также знала, что старые мистер и миссис Марч, подавленные смертью их единственного сына и возмущенные безразличием, с каким восприняла эту трагедию их невестка, стали чуждаться Изабеллы и ее детей, предпочитая тихо горевать вдвоем.

      – Я спрашиваю об именах, данных при крещении.

      – Аделина и Эммелина, – сонно произнесла Изабелла.

      – А как ты их различаешь?

      Но юная вдова уже погрузилась в сон. И пока она спала в своей старой постели, эскапада с замужеством начисто изгладилась из ее памяти. Утром она пробудилась с ощущением, что никакой свадьбы не было, а дети представились ей не собственной плотью и кровью – материнский инстинкт ей был абсолютно неведом, – а чем-то вроде духов или призраков, поселившихся в этом доме.

      Младенцы были на кухне и еще спали. Над их гладкими бледными личиками склонились, беседуя шепотом, Миссиз и садовник.

      – Кто из них кто? – спросил садовник.

      – Не знаю.

      Стоя по бокам старой детской кроватки, они разглядывали двойняшек. Четыре полукружия ресниц, два одинаковых ротика, два покрытых пухом маленьких