Могикане Парижа. Александр Дюма

башмачки.

      Все это было замарано кровью: ее следовало замыть, чтобы не возбудить подозрения у соседей.

      Итак, девочка одета в одежду, купленную ей Брокантой, облачена в позорное покрывало нищеты, открытый символ жизни, ее ожидающей.

      Броканта выстирала одежду ребенка, просушила ее и продала за тридцать франков.

      Это была уже хорошая нажива.

      Но старая колдунья сильно надеялась со временем на еще больший выигрыш: найти родителей девочки и вернуть ее, конечно, за хорошие деньги обратно семье.

      То же отвращение, какое выразил ребенок при перемене платья, обнаружил он, когда дело коснулось участия в завтраке семьи.

      Обрезок говядины, разогретый на сковороде, и кусок черного хлеба, или купленный вблизи, или выпрошенный Христа ради в городе, – вот что составляло обыденную пищу Броканты и ее сына. Баболен, который никогда не ел другого обеда, кроме того, чем его кормила мать, не имел особых гастрономических желаний, но Рождественская Роза не могла согласиться с этим.

      Без сомнения, эта бедная девочка привыкла к более изысканным блюдам, чем и объясняется то, что она довольствовалась лишь одним взглядом на завтрак Баболена и Броканты и проговорила:

      – Я не хочу есть.

      Во время обеда произошло то же.

      Броканта поняла, что избалованное дитя, скорее, решилось бы уморить себя голодом, чем прикоснуться к ее угощениям.

      – Чего же ты хочешь? – спрашивала она девочку. – Фазанов с апельсинами или пулярок с трюфелями?

      – Я не хочу ни пулярок с трюфелями, ни фазанов с апельсинами, – отвечала девочка, – но мне бы очень хотелось куска белого хлеба, какой у нас подавали бедным по воскресным дням.

      Броканта, как ни была она груба, была тронута этим ответом. Она дала Баболену один су и сказала:

      – Пойди принеси маленький хлебец из булочной.

      Баболен в один прыжок спустился с лестницы и через пять минут возвратился с маленьким хлебцем со светло-желтой коркой.

      Бедная Роза была очень голодна, и она съела этот хлебец, не оставив ни одной крошки.

      – Ну, что, теперь тебе лучше? – спросила Броканта.

      – Да, мадам, и я вас благодарю, – ответило дитя.

      Никому до сей поры не приходило в голову назвать Броканту «мадам».

      – Хороша мадам! – засмеялась она. – Ну, а теперь, мадемуазель княжна, что вы хотите для десерта?

      – Мне бы хотелось стакан воды, – отвечала девочка.

      – Дай сюда горшок, – сказала Броканта сыну.

      Баболен подал горшок и предложил его девочке.

      – Вы пьете из него? – спросила она ласковым голосом Баболена.

      – Это мать пьет из него, а я пью залпом.

      И, приподняв горшок на полфута над своей головой, он начал лить в рот воду с ловкостью, доказывавшей привычку его к этому упражнению.

      – Я не буду пить, – сказал ребенок.

      – Почему же? – спросил Баболен.

      – Потому что не умею пить, как вы.

      – Ты разве не догадываешься, что барышне нужен стакан, – произнесла Броканта, пожимая плечами.

      – Стакан? – переспросил Баболен. –