Потоп. Генрик Сенкевич

После их отъезда остались печаль, тревога и обида и на них, и на пана Анджея. Больше всего гордую девушку уязвило то, что надо было вступаться за него, защищать его и оправдывать. А эта его ватага! Маленькие кулачки панны Александры сжались при мысли о них. Перед глазами ее встали лица Кокосинского, Углика, Зенда, Кульвец-Гиппоцентавруса и других, и она увидела то, чего раньше не замечала: что это были бесстыдные лица, на которых скоморошество, разврат и преступления оставили свою печать. Чуждое Оленьке чувство ненависти обожгло ей сердце.

      Но в этом смятении духа с каждой минутой поднималась все горшая обида на пана Анджея.

      – Стыд и срам! – шептала про себя девушка побелевшими губами. – Каждый вечер возвращался от меня к дворовым девкам!

      Она чувствовала себя униженной. От невыносимой тяжести стеснялось дыхание в груди.

      На дворе темнело. Панна Александра лихорадочным шагом ходила по покою, и все в ней кипело по-прежнему. Это не была натура, способная переносить удары судьбы и покоряться им. Рыцарская кровь текла в жилах девушки. Она хотела немедленно начать борьбу с этим легионом злых духов – немедленно! Но что она может сделать? Ничего! Ей остается только плакать и молить, чтобы пан Анджей разогнал на все четыре стороны этих своих друзей, которые позорят его. А если он не захочет?

      – Если не захочет?

      Она еще не решалась подумать об этом.

      Мысли девушки прервал слуга, который внес охапку можжевеловых дров и, бросив их у печи, стал выгребать угли из золы. Оленька внезапно приняла решение.

      – Костек, – сказала она, – сейчас же садись на коня и скачи в Любич. Коли пан уже вернулся, попроси его приехать сюда, а нет его дома, пусть управитель, старый Зникис, сядет с тобой на коня и тотчас явится ко мне, – да поживее!

      Парень кинул на угли смолистых щепок, присыпал их корневищами сухого можжевельника и бросился вон.

      Яркое пламя вспыхнуло и загудело в печи. У Оленьки немного отлегло от сердца.

      «Бог даст, все еще переменится, – подумала она про себя. – А может, все не так худо, как рассказывали опекуны. Посмотрим!»

      Через минуту она вышла в людскую, чтобы, по дедовскому обычаю Биллевичей, посидеть со слугами, приглядеть за пряхами, спеть божественные песни.

      Через два часа вошел продрогший Костек.

      – Зникис в сенях, – сказал он, – пана в Любиче еще нет.

      Панна Александра вскочила и стремительно вышла. Управитель в сенях поклонился ей в ноги.

      – Каково поживаешь, ясновельможная панна? Дай тебе Бог здоровья!

      Они прошли в столовый покой. Зникис остановился у двери.

      – Что у вас слышно? – спросила панна Александра.

      Мужик махнул рукой.

      – Э, что там толковать! Пана дома нет.

      – Я знаю, что он в Упите. Но что творится в доме?

      – Э, что там толковать!

      – Послушай, Зникис, говори смело, волос у тебя с головы не упадет. Говорят, пан хороший, только товарищи своевольники?

      – Да, когда бы, ясновельможная панна, своевольники!

      – Говори