Потоп. Генрик Сенкевич

бор, который стоял безмолвный, седой и тихий, словно спал под шапками инея. Деревья, мелькая перед глазами, казалось, убегали куда-то назад, а сани неслись все быстрей и быстрей, точно у коней выросли крылья. Есть упоение в такой езде, кружится от нее голова, закружилась она и у панны Александры. Откинувшись назад, она закрыла глаза, вся отдавшись стремительному бегу. Грудь стеснило сладкое томленье, и почудилось ей, что этот оршанский боярин похитил ее и мчится вихрем, а она млеет, и нет у нее сил ни противиться, ни кричать… А кони летят все быстрей и быстрей… И слышит Оленька, обнимают ее чьи-то руки… слышит, наконец, жаркий, как пламя, поцелуй на губах. И невмочь девушке открыть глаза, она как во сне. А кони летят, летят! Сонную девушку разбудил только голос, спрашивавший:

      – Любишь ли ты меня?

      Она открыла глаза:

      – Как свою душу!

      – А я не на жизнь, а на смерть!

      Снова соболий колпак Кмицица склонился над куньей шапочкой Оленьки. Она сама не знала теперь, что же слаще: поцелуи или эта волшебная скачка?

      И они летели дальше все бором и бором! Деревья убегали назад целыми полками. Снег скрипел, фыркали кони, а они были счастливы.

      – Я бы до конца света хотел так скакать! – воскликнул Кмициц.

      – Что мы делаем? Это грех! – шепнула Оленька.

      – Ну какой там грех. Дай еще погрешить.

      – Больше нельзя. Митруны уже недалеко.

      – Близко ли, далёко ли – все едино!

      И Кмициц встал на санях, поднял руки вверх и закричал так, словно грудь его не могла вместить всей радости:

      – Эй-эй! Эй-эй!

      – Эй-эй! Ого-го! – откликнулись друзья с задних саней.

      – Что это вы так кричите? – спросила девушка.

      – Просто так! От радости! Крикни же и ты, Оленька!

      – Эй-эй! – раздался звонкий и тоненький голосок.

      – Моя ты королева! В ноги тебе упаду!

      – Товарищи будут смеяться.

      После упоения их охватило веселье, шумное, сумасшедшее, как сумасшедшей была и скачка. Кмициц запел:

      Девица красная в поле глядит,

      В чистое поле!

      – Конница, мама, из лесу летит.

      О, моя доля!

      – Дочка, на рыцарей ты не гляди,

      Пусть едут мимо!

      Рвется сердечко твое из груди

      Следом за ними!

      – Пан Анджей, кто научил тебя такой красивой песне? – спрашивала панна Александра.

      – Война, Оленька. Мы ее в стане от тоски певали.

      Но тут разговор прервал отчаянный крик с задних саней:

      – Стой! Стой! Эй, стой!

      Пан Анджей повернулся, рассерженный и удивленный тем, что друзья вздумали вдруг звать и останавливать их, и в нескольких десятков шагов от саней увидел всадника, который мчался к ним во весь опор.

      – Иисусе Христе! Да это мой вахмистр Сорока: должно быть, что-то стряслось! – сказал пан Анджей.

      Вахмистр тем временем подскакал к ним и, осадив коня так, что тот присел на задние ноги, крикнул, задыхаясь:

      – Пан ротмистр!..

      – Что случилось, Сорока?

      – Упиту