Красное и белое. И серо-буро-малиновое. Сергей Геннадьевич Светуньков

карманами. Такие куртки в те времена носили водители автомобилей, лётчики и суфражистки. Никем из этих личностей Живоглоцкий не был. Даже суфражисткой. Помимо куртки другим украшением Живоглоцкого были тщательно отполированные заботливыми руками служащих гостиницы «Аврора» яловые сапоги того же цвета, что и куртка. Для солидности на носу водрузилось пенсне. Все эти три вещи: кожаная куртка, сапоги и пенсне должны были оставлять впечатление, что обладатель сих одежд – человек решительный, властный и жёсткий в своих решениях. Но применительно к нелепой фигуре Живоглоцкого это оставляло другое впечатление, а именно – недоумение. Зойка Три Стакана, увидев Живоглоцкого, остановилась в недоумении.

      Живоглоцкий же увидел перед собой женщину (о чём свидетельствовали, впрочем, только очень большая грудь и очень широкие бёдра), одетую так же, как и он. Разве что штаны на ней были красного цвета, а на Живоглоцком – синие. Кожаная куртка и сапоги на Зойке Три Стакана в сочетании с красными штанами оставляли более сильное впечатление, а именно – изумление.

      Поэтому оба застыли на несколько мгновений. Один – в изумлении, другая – в недоумении.

      Живоглоцкий много слышал о Зойке Три Стакана и сразу понял, что перед ним именно она. Зойка Три Стакана знала, что появился Живоглоцкий, но кто он таков – не знала.

      Первым пришёл в себя Живоглоцкий, и как человек, учившийся, но недоучившийся в Пражском университете, повёл себя весьма по-европейски. Он вскочил из-за стола и боком весьма галантно, как ему казалось, двинулся в сторону Зойки Три Стакана. Впрочем, со стороны казалось, что он танцует гопака. Дотанцевав до Зойки Три Стакана, Живоглоцкий схватил её за руку, энергично потряс её и пригласил сесть рядом с ним на диван. Это нейтральное положение на диване на одном представительском уровне устраивало всех и Зойка Три Стакана грузно опустилась на него – месяцы, проведённые в Отливе сказались на её физической форме и весе, а потому диван застонал, принимая её формы в свои объятия.

      – Очень рад встрече с вами, Зоя. Решились-таки выйти из подполья? Напрасно! Митрофан вот-вот с Ани-Анимикусовым вернутся из своего имения и в любой момент возобновят ваши поиски. А вы тут – под носом. Хвать – и готово: в каталажку. А там что будет? В каталажке-то? До суда вы можете и не дожить. Либо в каталажке что-то против вас сделают, либо по дороге из каталажки в суд… Либо убьют вас, либо замучают до смерти. Изверги! И мы в Совете ничего сделать не сможем…

      Тяжко вздохнув, Живоглоцкий продолжил:

      – Я ведь десять лет провёл в царской ссылке в Сибири. Хлебнул там лиха! От звонка до звонка. Знаю этих мучителей…

      Живоглоцкий зажмурился и вспомнил вдруг, как в ссылке однажды зимой перед Рождеством он с деревенскими мужиками возвращался с зимней рыбалки. Тогда было градусов 30 мороза. Одни сани были битком забиты выловленным из реки муксуном и омулем, а в других дружно сидели рыбаки, прижавшись друг к другу. Горланили радостно песни по случаю хорошего улова и наступающего праздника, и, как это и положено после