Удержи меня. Марина Крамер

фигня – прооперируешься, даже воспоминаний не останется!

      – Да, и груди тоже, и волос, – прорыдала я, уже не в состоянии сдерживаться.

      – Ой, подумаешь! Нашла, за что переживать!

      – Это тебе не за что переживать, а мне как жить потом? Как раздеваться, как в постель ложиться?

      – Маша, ты же не ребенок, сама понимаешь – не это главное в человеке, – попробовал зайти с другого конца Даниил, но сделал только хуже:

      – Ты еще скажи мне, что в человеке главное – душа! – взорвалась я. – Только что ж они, душевные и страшненькие, постоянно в старых девах остаются?

      – Маша…

      – Что – Маша?! Можно подумать, что тебе будет жутко приятно прикасаться ко мне, видя мое изуродованное тело!

      – Господи, Машка, какая ты дура! Да мне все равно, как ты выглядишь, я разве потому с тобой, что мне только одно от тебя нужно? Мне с тобой хорошо, ты меня понимаешь и принимаешь таким, как есть, не пытаясь переделывать и перекраивать, – успокаивающе проговорил Даниил. – Мне нужно, чтобы ты была со мной рядом, Машка.

      – Прости меня… – мне стало стыдно – за что я накричала на него, в чем он-то виноват?

      – Не извиняйся, я ведь все понимаю. Мы увидимся завтра?

      – Да. Хочешь, я приду к тебе днем?

      – Зачем спрашиваешь? Конечно, хочу. Целую тебя.

      – И я тебя.

      Возвращаться домой не хотелось, не хотелось снова попадать в это помещение, наполненное недовольством и досадой, раздражением каким-то. Я купила в ларьке две шоколадки и побрела к подъезду. Дома потихоньку сунула Юльке половинку от одной «Аленки», та благодарно улыбнулась и тихо, как мышка, шмыгнула к себе в комнату с добычей в лапках. Мне стало жалко дочь до слез – с таких лет ребенок приучается делать что-то втайне от отца.

      Я налила себе чашку зеленого чая, села, вытянув ноги на стоящий рядом стул, и замерла в такой позе – часто теперь впадала в такое состояние, прислушиваясь к происходящему в моем организме, словно могла услышать, как растет внутри это нечто, так перекосившее жизнь.

      – О чем задумалась? – спросил Артем, входя на кухню.

      Я вздрогнула от неожиданности и плеснула на ногу чаем.

      – Аккуратнее! – поморщился муж, подавая мне полотенце. – Обожглась?

      – Вроде нет, – я вытерла воду, Артем вдруг отнял у меня кружку и взял за руку:

      – Маша, что происходит?

      – Ты не знаешь, да? Или просто не хочешь знать? Тебе так удобнее, да, Артем? Списать все на бабью дурь и финты, не забивать свою голову моими проблемами?

      – Перестань. И что, сделать совсем ничего нельзя?

      – Можно, – усмехнулась я, смахивая слезы. – Можно, Артем – сначала операция, потом курс химии, потом волосы вылезут, потом все равно пойдут метастазы. Знаешь, какой срок жизни после подобных операций? Пять лет. Это если очень повезет. И эти пять лет превратятся в кошмар.

      – Но ведь попробовать можно.

      – Я не хочу пробовать. Сейчас Пашка предложил мне пролечиться новым препаратом амбулаторно, посмотреть, как пойдет, а к лету будет видно.

      – Лечись, – равнодушно бросил муж, моментально потеряв