Город неба. Катя Капович

колодезной воды,

      гуляй, каникульное лето.

      Однажды забрела я в дом,

      в котором жил забавный житель

      на пару со своим котом.

      Опишем странную обитель:

      стол, стул, кровать возле окна

      с горбатым согнутым торшером,

      горящим среди бела дня

      спиной к затянутым портьерам.

      Из серых досок книжный шкаф

      в углу казался грубоватым.

      Хозяин подал чай из трав,

      обвел всю обстановку взглядом:

      «Второго стула в доме нет!» —

      сказал и сел на край кровати,

      достал коробку сигарет,

      мурчащего кота погладил.

      Мы пили с ним из кружек чай

      с какой-то лабудою дикой,

      и тут как будто невзначай

      он с полки снял смешную книгу.

      Машинописные листы

      в зеленом твердом переплете.

      Он посмотрел из темноты:

      «Ну вот, – сказал, – потом прочтете.»

      Мы говорили о делах

      и о природе говорили,

      о летнем поле в ковылях,

      его животворящей силе.

      Обычный легкий разговор

      летал в той комнате приятно.

      Я вышла в сумерках во двор,

      брела дорогою обратно.

      Та книжица на сто страниц

      стихов – как это оказалось —

      поведала про много лиц

      и в тот же вечер прочиталась.

      Стихов в ней нету проходных,

      в ней отразилась вся эпоха

      в веселых строчках озорных,

      скупых от выдоха до вдоха.

      Средь современников чужак,

      вот так и должен жить писатель,

      бродить в некошеных полях,

      веселый травник, собиратель

      людей, пейзажей, света, тьмы,

      росы на башмаках и пыли —

      всего, чем жили в мире мы,

      когда на этом свете жили.

      «Человек в процессе переучки…»

      Человек в процессе переучки

      смотрит телевизор черно-белый,

      он уверен, как собака в случке,

      в счастье без конца и без предела.

      У него работа и зарплата,

      отпуск в виде южного курорта,

      в белом телевизоре – эстрада,

      в черном телевизоре – погода.

      Он не рвет, не мечет свиньям бисер,

      женщина сошьет ему одежду

      с помощью машинки типа «Зингер»,

      пиджака с халатом вперемежку.

      Жертву домостроя и горячек,

      он ее сажает на колени,

      он ее не бросит, пусть не плачет

      о российских женщин положенье.

      «Я из таких-сяких окраин…»

      Я из таких-сяких окраин,

      где каждый сам в себя запаян

      от молодых своих волос,

      от духа луковых хинкали,

      от навороченной морали —

      всей этой жизни под откос.

      Там человек выходит утром

      с таким спросонья взглядом мутным,

      как будто вышел в неглиже.

      Он блудным сыном век скитался,

      он чем-то у чужих питался,

      ловил мотор на вираже.

      Куда