Месть невидимки. Лев Аскеров

меньше. Кажется, что с тобой ничего не произойдет. А если уж что, так сам обязательно выкарабкаешься.

      – Не томи, Микуля! – не без раздражения выкрикнула жена.

      – Три… Два… Один… Старт!

      Профессор решительно крутанул регулятор пуска. Ни треска, ни шороха, ни звука… Ничего такого с аппаратом не произошло. Разве только ярко, словно до предела накалившись, сверкнул алмаз и вспыхнул зеленый глазок.

      «Всё в норме. Работает, шельмец», – шутливо про себя отметил он, и только тут врубился, что смотрит не в сторону Инны, а на механизм. Это было какая-то чертовщина. Ведь он вёл отсчет, стараясь не отрывать от жены глаз. И вот тебе на! Отвлёкся.

      – Мать твою! – невольно вырвалось у него.

      Он отказывался верить своим глазам. Хотя кто-кто, а он был подготовлен к такой ситуации! Впрочем, подготовленность – понятие теоретическое, а реальность – нечто иное. Она искорёжит всякую теорию. Она сшибет с ног. Не успеешь вякнуть.

      Профессор остолбенело уставился на пустую середину комнаты. Инны и след простыл.

      «Та-а-к…», – протянул он вслух. И это значило, что прагматичный профессионализм взял вверх над сковавшим его столбняком…

      Караев из заурядного ошарашенного человека стал снова обычным холодновато-отрешённым исследователем. Подошел к тому месту, где стояло жена. Раскинув в стороны руки, он минуты две крутился по комнате, тщательно ощупывая ее. Ничего одушевлённого. Никаких препятствий. Пустота. Потом, остановившись, Караев громко и внятно несколько раз произнёс:

      – Инна, ты меня слышишь?.. Если слышишь – откликнись. Если ты там что-нибудь видишь – постарайся запомнить.

      Чтобы убедиться, что жены нигде нет, профессор обошел всю квартиру.

      – Ну, всё! – сказал он опять вслух. – Прошло двенадцать минут. Пора возвращаться.

      И Караев решительно повернул регулятор в положение «выключено». То, что он увидел в следующее мгновение, его донельзя изумило. Он едва не прыснул смехом: его тучненькая Инна, вытянув руки, сидела на корточках и довольно резвенько передвигалась по кругу. И при всём при том ещё напевала.

      Это был миг, от которого можно было бы грохнуться на пол и ржать до коликов в животе. Она таки и бухнулась. Правда, мягко. На пятую точку. И, сидя так, с неподдельным удивлением озиралась по сторонам.

      – Как ты? – помогая подняться, полюбопытствовал он.

      – А что? Что случилось? – с недоумением спросила она, стряхивая с подола пыль.

      – Осторожно! – предупредил Караев. – Повредишь контур…

      Инна стукнула себя по лбу:

      – Ах, да! Совсем забыла.

      А потом срывающимся от восторга голосом защебетала:

      – Всё хорошо, Микуля! Ты даже не представляешь, как хорошо.

      – Расскажи – представлю.

      Профессор украдкой включил диктофон. И его сверхчувствительный микрофон почти минут двадцать голосом Инны, то спускающимся до шепота, то подпрыгивающим на высокие ноты, как оголодавший хищник, трепал индикатор записи. В глазах её стояли счастливые, светлые слезы.

      – Я