Память. Лоис Макмастер Буджолд

их устранили.

      Голос Галени был мягким и высоким: он не столько отрицал, сколько бросал вызов ужасу.

      Майлза затошнило.

      – Какая жестокость!

      – О да, – все так же мягко согласился Галени.

      Но Майлз пытался рассуждать, несмотря ни на что.

      – Значит, он… клон… – «мой брат-близнец». Майлз заставил себя додумать эту мысль до конца. – Но тогда он должен быть много моложе меня.

      – На несколько лет, – согласился Галени. – По моим подсчетам, на шесть.

      – Почему на шесть?

      – Арифметика. Вам было около шести, когда закончилось комаррское восстание. Примерно тогда эта группа должна была переключить свое внимание на какой-то другой, менее вызывающий план мести Барраяру. Раньше эта идея не могла интересовать их. А если бы они занялись ею позже, клон был бы сейчас слишком молод, чтобы заменить вас. Слишком молод, чтобы успешно сыграть свою роль. Сдается мне, он должен не только выглядеть, но и действовать, как вы.

      – Но зачем вообще нужен клон? И почему именно мой?

      – Полагаю, он должен стать детонатором крупной провокации, которая совпадет с восстанием на Комарре.

      – Барраяр никогда не отдаст Комарры. Никогда. Вы – наша дверь в мир.

      – Я знаю, – устало сказал Галени. – Но кое-кто готов скорее утопить наши города в крови, чем учиться у истории. Или вообще чему-то учиться. – И Галени невольно поднял глаза на осветительную панель.

      Майлз сглотнул, собрал остатки воли и проговорил в пустоту:

      – Когда вы узнали, что ваш отец не подорвался на той мине?

      Взгляд Галени метнулся к нему, тело окаменело, но тут же обмякло. И он сказал:

      – Пять дней назад. – Спустя некоторое время добавил: – А как узнали вы?

      – Мы вскрыли ваше личное дело. Он ваш единственный близкий родственник, чья смерть не подтверждена документально.

      – Мы считали, что он погиб. – Голос Галени звучал безжизненно и ровно, глаза были неживыми. – Мой брат определенно погиб. Барраярская служба безопасности явилась и заставила мать и меня опознать то, что осталось. А осталось немного. Было так легко поверить, что от отца не осталось и такой малости: по сообщениям, он находился гораздо ближе к эпицентру взрыва.

      Галени превращался в мертвеца прямо на глазах. И Майлз понял, что должен предотвратить эту смерть. Бессмысленнейшая с точки зрения империи гибель офицера. Вроде убийства. Или аборта.

      – Мой отец все твердил о свободе Комарры… – тихо продолжал Галени. Кому он это рассказывал: Майлзу, осветительной панели или себе самому? – …и жертвах, на которые все мы должны идти ради свободы. Особенно о жертвах: либо жертвовать жизнью, либо все бесполезно. Но отца нисколько не волновала свобода тех, кто жил на Комарре. Я стал свободен только в тот день, когда восстание на Комарре угасло. В тот день, когда не стало отца. Я стал волен смотреть на вещи по-своему, делать собственные выводы, выбирать свою жизнь… Или так я думал. Жизнь, – интонации Галени были до жути саркастическими, – полна сюрпризов. –